Незваный, но желанный

— Не желаешь Анну Гавриловну навестить с соболезнованиями?

Она не желала.

Я посмотрела на Крестовского, чтоб помогал. Он мечтательно улыбнулся:

— Хорошенькая барышня младшая Бобруйская и богата теперь. Завидная невеста. Предположу, что через пол года, когда траур по батюшке закончится, под венец пойдет.

Зина фыркнула.

— Пойти-то пойдет, только не каждый на нее позарится.

Семен возразил, что мужчина при женской красоте на многое глаза закрыть может, и напомнил про бобруйские миллионы.

Они заспорили, барышню буквально распирало от чужих тайн, и она принялась щедро ими делиться.

Нютка — стерва похотливая, ни одного кавалера не пропускала, мамаша ее тех же статей, люди помнят еще, как ее с пузом, нагулянным от другого, с Гаврилой Степановичем венчали.

— Это все давнее, — покачала я головой, — быльем поросло про Нинель Феофановну.

— Так Нюта в нее пошла! Виданное ли дело, у сестрицы жениха отбить? Манька-то, дура кроткая, только слезы глотала, когда Нютка хвостом перед приставом мести принялась.

Из рассказа Зинаиды выходило так: Бобруйский пристава на старшей дочери женить хотел, та влюбилась в красавца Блохина без памяти. Последний особых чувств не питал, потому как…

— Вы Марию-то видали? — Носкова закатила трагически глаза. — Не любил ее пристав, но и не отказывался. Женихался примерно, визиты, букеты, все как положено. А в жовтне примерно вроде как поостыл. Манька все глаза выплакала, еще больше подурнела. А Нютка подружкам по секрету поведала, что пред ее чарами кавалер пал.

— В листопаде? — уточнила я с нажимом.

— В конце, пожалуй, — припомнила барышня. — Потому что в первых числах грудня Бобруйские на воды поехали, а перед тем как раз девичник у нас был, тогда-то Анна Гавриловна и разоткровенничалась.

— Далеко у них там дело зашло?

— До того самого, — ответила Зина с многозначительною гримаской. — И по всему получается, что покойный Гаврила Степанович дочурку на воды снарядил, чтоб вдали от знакомых от плода этих самых дел избавить. Нютка толстухою форменной уезжала, а вернулась — кожа да кости.

— На отца барышни Бобруйские жаловались? — сменила я тему.

— Да постоянно. И тиран, и самодур, и тюремщик. В спальнях их запирает, чтоб потемну из дома не шастали. Только доверия к тем жалобам было немного. Постоянно то одна, то другая в городе без сопровождения появлялась, я сама не видала, слуги донесли. Значит, не так уж крепки оказались запоры.

— А куда ходили?

— Про то не ведаю, врать не буду. Но поговаривают, барыня Нинель Феофановна азартна больно, еженедельно за картами замечена. А заведения отнюдь не приличные, вертепы.

Зинку было уже не заткнуть, она сыиата сплетнями без остановки. И про девиц непотребных в тереме она знала. Все знали. Осуждали при этом отнюдь не сластолюбивого купчину, а супругу его, что достоинство дома не берегла.

Мне стало грустно и противно в равных примерно пропорциях, Семен скучал, не скрываясь поглядывая на часы.

— Что ж, — отодвинула я чашку. — Мы, пожалуй, пойдем, Зиночка. Служба. Рада была свидеться и поболтать.

Барышня Носкова попрощалась с нами на улице, избегая встречаться взглядом с Крестовским.

— Евангелина Романовна, — вопросило начальство, когда мы остались вдвоем, — позвольте узнать, что вы Зинаиде Андреевне про меня наплели?

— Да какая разница?

— Очень уж волшебная перемена в барышне Носковой произошла.

— Женские секреты, — хихикнула я. — Вам их знать без надобности.

В терем Бобруйских отправились пешком, заглянули еще по дороге в банк, побеседовали недолго с управляющим. Тут я отступила на второй план, позволяя расспрашивать Семену. Солидному столичному чиновнику отказать не могли, управляющий обещал к вечеру выписки в приказ доставить.

Картина в моей голове складывалась неприглядная, под стать уездному городишке. Проходя по улице, я смотрела на золоченые вывески, нарядные фасады и знала, что за ними прячется беспорядок и разруха, которые непременно воцаряются там, где власть развращена безнаказанностью.

На краю площади Семен остановился у лавчонки гравировщика, скомандовал:

— Здесь обождите. — А сам толкнул дверцу.

Сквозь окно я видела, что хозяин, угрюмый пожилой гнум, поднял голову от работы, поздоровался, сказал: «Как обещал, отыскал блестюшку». По губам я уже читала перфектно, но вот по затылку Крестовского еще не обучилась. Гнум передал чародею какую-то вещицу, тот ее сунул в карман, положил на стол стопочку ассигнаций. Кто так делает? Даже не торговался! Меня бы попросил, «спасибом» бы обошлись. Ладно, на «спасибо» даже моих способностей бы не хватило, но…

— Чего застыли, Попович? — Веселый голос Семена прервал мои скопидомские размышления. — Или время тянете, чтоб с покойником сызнова не встретиться?

Я попросила уточнить, приноравливаясь к широкому шагу начальства. Оно благостно пояснило:

— Похороны сегодня. И будучи немного знакомым с Нинель Феофановной, предположу, что они в самом разгаре.