— Не пущу! Ты мягкая и пахнешь хорошо. А ежели боишься, что я тебя того… этого… Так сообщу тебе без утайки, чтоб ты знала…
Девушка вырвалась, схватила адвоката за волосы и, запрокинув ему голову, влила в рот содержимое кофейной чашечки.
— Не трудись, Андроша, все про тебя все знают.
Хрущ закашлялся, разбрызгивая бурую слюну.
— Зелье какое?
— Такое. — Маша присела в соседнее кресло. — Назову его «Отрезвин», лавку аптечную открою, да и буду им торговать.
— Вся в батю, знаешь, где выгоду поиметь. — Хрущ потер лицо, поморгал, удивленно проговорил: — Действительно весь хмель улетучился!
— Вот и славно. Его превосходительство горничную прислал, они скоро с Евангелиной Романовной к нам выйдут.
— Откуда?
— У барышни мигрень приключилась, в диванной прилегла.
Адвокат зевнул украдкой и вдруг испуганно вытаращил глаза:
— Что ты там про «все всё знают» говорила? Все? И барин знал?
Мария Гавриловна кивнула.
— Думаешь, почему, когда ты лет десять назад свататься ко мне пришел, он тебе по уху съездил?
— И после денег дал, чтоб адвокатскую практику открыть… — Хрущ заплакал, но тихо, без всхлипов.
Маша поморщилась.
— Дело прошлое, не нужно сейчас ворошить. Не рыдай и не пей больше, нам твоя помощь нынче понадобится.
— Какая помощь?
— Адвокатская. Эта Попович до мигрени своей очень любопытные вопросы мне задавала. Не верит она в вину актерки Дульсинеи, другого подозревает, а точнее — другую. И очень меня это тревожит, Андроша. Потому что…
— Маня, — по-бабьи всплеснул руками Хрущ, — это ведь не ты? Не ты Гаврилу Степановича порешила?
Девушка лизнула вымазанный чернилами пальчик и стала оттирать пятно носовым платком.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в коей надворная советница утоляет свою страсть к театральным эффектам во имя закона и правопорядка
В преступлениях, учиненных несколькими лицами по предварительному их на то согласию, признаются зачинщиками те, которые, умыслив содеянное преступление, согласили на то других… Сообщниками — те, которые согласились с зачинщиками или с другими виновными совершить преступление.
Нет, я, конечно, Семена Аристарховича уважаю безмерно, но нельзя было бы мне в Крыжовень другого чародея прислать? А именно статского советника Зорина, который одним щелчком по носу страдающую персону отрезвить может! Ну куда это годится? Проснулась я с тяжелой головой, мучимая жаждой и в самом гнусном расположении духа. Крестовский сидел в двух шагах у низкого столика, читал романчик в потрепанной обложке. На мой стон «пить!» мерзейше ухмыльнулся и с преувеличенной медлительностью налил воды в стакан из хрустального графина. Струйка била в стекло с водопадным рокотом. За воду в Берендии не благодарят, примета такая, я и не благодарила, опустошила стакан, подставила его за добавкой.
— Времени сколько?
— Все ваше, Попович. Не желаете объясниться?
Прислушавшись со вниманием к организму, я решила, что ни в малейшей мере, о чем и сообщила.
— С кем пьянствовали?
Обведя взглядом покои, в которых почивала, я прикинула, что всех Бобруйских тайных ходов я не разведала, так что за любою из масляных картинок любопытные глаза и уши могут скрываться, и ответила уклончиво:
— Это по работе.
— Отчего же, Евангелина Романовна, мне, к примеру…
Заскучала я довольно быстро. Нотация затягивалась, отчего-то став похожей не на служебную, а вовсе семейную. Я была названа легкомысленной, порывистой, не дающей себе труда подумать о последствиях своих действий. Близкие мои от этого страдали. Для виду с каждым словом начальства соглашаясь, я не могла сдержать торжествующей улыбки. Заметив это, Семен вздохнул, прервав на полуслове обвинительную тираду.
— Ладно, Попович, оставим.
— Вот и славно.
Поднявшись с низкого диванчика, я пошатнулась, справляясь с головокружением. Все-таки не предназначен дамский организм к употреблению крепких напитков, даже если дама суфражистка и надворная советница.
Крестовский подобрался, наблюдая мои движения, чтоб подхватить, ежели сомлею, проговорил, будто извиняясь:
— Для излечения мне требуется непосредственный контакт с солнечным сплетением…
Вообразив, как шеф в чужом доме стягивает с меня платье, обнажая грудь, я замахала руками:
— Пустое! Сон меня освежил.
— Настолько, что работать сможете?
Изобразив мощную берендийскую бабу, я уперла руки в боки, беззвучно сообщила:
— Мы их сделаем, Семушка.
Он не поверил, я точно видела тень сомнения в сапфировых чародейских глазах, но улыбнулся.