- Хорошо, я расскажу вам правду. Честно говоря, после общения с инспекторами Совета в Церне...
Щёлкнула задвижка, инспектор поймал дверь, иначе грохнулась бы об стену. Очевидно, Ян всё ещё не научился соразмерять усилия.
На пороге показался Горин, был он мрачнее тучи. Прищурился, глядя на доктора сверху вниз, спросил:
- Как вас? Не помню. Вадик? Дима?
- Дмитрий Станиславович Синявский, - отрекомендовался психофизик, поправив галстук. - Но вы всегда называли Митей. Остальные тоже.
- Вы курите?
Этого вопроса Синявский не ждал, опешил, полез в карман пиджака, потом, припомнив, что пиджака на нём по-прежнему нет, совсем смешался и ответил:
- Тру... Трубку курю.
- Значит, сигарет у вас нет. А у вас? Вас я, кажется, тоже где-то видел.
- Нет, не видели, - ответил инспектор. - Сигарет у меня нет. Не курю.
Горин сунул руки в карманы пижамы, бормоча: 'Это плохо. У меня вот, как назло, тоже нет, одни спички. Говорят, если сунуть в зубы спичку...'
Он извлёк потёртый спичечный коробок, выдвинул, и вдруг на пол что-то посыпалось, дробно застучало по плитам. Горин удивился, перевернул коробок. Пусто. Прежде чем инспектор успел предпринять что-либо, Ян присел, поднял и стал разглядывать серую дробинку. Это была пулька, какими заряжают ружья в тире.
Глава 10. В тире
...тело у меня дряблое, старое, противно смотреть.
Я слил воду и собрался выйти. Эти двое там за дверью бубнили. Чего-то хотелось, я никак не мог понять: чего? Голова тяжёлая. Язык во рту еле ворочается, распух он что ли? Как будто хочется... Да! Курить.
Я сунул руки в карманы - ничего там не было кроме маленькой коробки. Спички? Но нет сигарет. А у тех двоих?
Я толкнул дверь. Лёгкая, как бумажная.
Этот, который низенький и толстый, смотрит. Как его? Вадик?.. Дима?.. Я спросил. Митя. Всё равно не помню, кто он такой. Сигарет у него нет, только трубка. А у второго? Его тоже где-то видел, но не помню, как звать. Чего он говорит, что я его не видел? Врёт. Видел точно. Неприятный тип, вылупился - разглядывает; а первый - ничего, добрый. Жаль, сигарет у него нет. А курить хочется. Говорят, если сунуть в зубы спичку, помогает. В кармане коробок - достать. Тарахтит, спичек мал... О! Чёрт, посыпались, не с той стороны открыл. Да это не спички! А что?
Тот второй, неприятный тип, тоже вниз смотрит.
Подобрать, глянуть, пока он не...
Серая, маленькая, лёгкая, тускло блестит. Её вставляют, потом защёлкивают ствол. Вспомнил! Это пулька. Ружья в тире такими заряжают: разламывают - клац! - туго идёт, потом легче - щёлк! - вставляют пульку в дырку, берутся рядом с этой, с мушкой, и обратно - щёлк! Можно стрелять. Но сначала нужно купить пульки и выстоять очередь. В тире всегда очередь. Мы тогда с отцом заняли, выстояли, и я хотел уже взять ружьё...
***
- Танк! - щёлкнула пулька. Красная жестяная утка упала; из-за жестяных облупленных камышей показалась другая. Вислоусый дед стрелял стоя, без упора. Он разломил ружьё, вложил пульку, защёлкнул. 'Успеет или нет?' - угадывал я. Утка подплывала к противоположному берегу, когда: 'Танк!' - дед выстрелил и уложил утку на бок. Я перевёл дух. Здорово, ни одного промаха.
- Лид, ты не дёргай, плавно, - уговаривал бородатый дядька толстую тётку с толстыми ногами. Она переступила с ноги на ногу - туфли на во-от такенных платформах, жуть! - навалилась животом на стойку, аж юбка сзади задралась, обняла ружьё, а бородатый - тот её саму обхватил, как будто ею целился, даже глаз зажмурил, и: 'Танк!' - они выстрелили, а в ответ музыка: 'Ах, Арлекино, Ар-р-рлекино, нужно быть смешным для всех...'
- Молодец! - хвалил бородач, а я думал: 'Чепухня, мишень самая большая, и она с упора стреляла, да ещё чуть не лёжа, да ещё он помогал, а это нечестно'.
'Есть одна награда смех! Аха-ха, ха-ха-ха, ах-ха-ха, ха!..' - надрывалась музыка. Толстоногая тётка радовалась. Смешно.
Очкарик, стоявший в очереди перед нами, отстрелялся, поправил очки и отложил ружьё.
'Сейчас я по уткам... Или по самой маленькой, где вокзал и паровоз выезжает?' - выбирал я, и взялся за приклад, но кто-то толкнул под локоть, и я рассыпал по стойке пульки. Одна даже на пол упала. Я сгрёб пульки со стойки обратно в коробку, потом полез подбирать ту, что упала, и вдруг вижу - рядом ноги чьи-то в брюках со стре́лками. Не папины, папа в джинсах. Оказалось - пролез какой-то без очереди, и уже разламывает ружьё. Я ему:
- Сейчас наша очередь. Мы стояли.
- Стрелять надо было, а не стоять, - отвечает он и чем-то вонючим на меня дышит. Здоровенный. Пульку вкладывает и мне опять:
- Пока ты по полу ползаешь, я стрелять буду.
- Сейчас наша очередь, - отец ему. - Верните, пожалуйста, ружьё мальчику.
- Пошёл ты вместе с мальчиком, не бухти под руку, - отозвался тот и: 'Танк!' - выстрелил. Промазал.
- Пожалуйста, верните ружьё, - отец ему.
- Слышь, ты не понял? Пошёл ты... - и прибавил что-то, я не разобрал, что. И смотрю, опять разламывает ружьё.
'Ах Арлекино, Арлекино!..' - опять кто-то попал в музыку, а я от этой музыки ещё больше разозлился, и ка-ак толкну этого! Но ему хоть бы хны, выпучился на меня: