— Не знаю… Пока не знаю, — сказал я.
Все замолчали.
— Ну что ж, будем работать, — сказал Валерий. И добавил: — Я вот что думаю: не слетать ли мне в Москву — посмотреть, как там дела, а?
Мы согласились, что, пожалуй, он прав.
Вечером я долго думал о нашем разговоре, о проблеме вита- лонги. Почему-то я верю, что все будет хорошо. Люди найдут свое бессмертие.
Записка аспиранта Г. Мирояна
ассистенту университета В. Н.
Флоренскому
Запись Мирояна
Этот сеанс был не похож на другие. Раньше я все время чувствовал собственное присутствие в тех картинах, что раз- ворачивались перед моими глазами. Сейчас все было иначе. Впечатления были настолько сильными и непосредственными, что порой я совершенно забывал о Галусте Мирояне, обклеенном электродатчиками и лежавшем в темной церебротронной.
Первым и главным ощущением была усталость. Она тяжелым цементным тестом схватила мышцы и суставы. Когда я поднимал ногу, мне казалось, что я слышу, как рвутся и дробятся мои одеревеневшие мускулы. Огромным усилием воли посылал я впе- ред свое измученное тело. Еще шаг, еще… Иногда я останав- ливался и оглядывался назад. Там двигался он. Высокий рыже- бородый мужчина в резиновых сапогах и брезентовой накидке шел тяжело и медленно. Когда я смотрел, как он, пошатываясь, старательно обходит свинцово-серые лужи, во мне на миг появ- лялась теплота сочувствия и понимания. Я кивал ему головой, поднять руку я уже был не в силах. А он только смотрел в от- вет. Голубые глаза на сером лице были нечеловечески прозрач- ны. Они ничего не выражали — ни боли, ни тоски, ни надежды. Я поворачивался и шел вперед.
Я знал, что мы идем уже много дней. Нас по-прежнему окру- жала мокрая осенняя тайга. Ослизлые стволы исполинских сосен сверкали, словно облитые глазурью. По ним скользили жирные капли дождя. Низкое темное небо лежало на раскачивающихся верхушках деревьев. Оно непрерывно источало влагу и холод. Под ногами плескалась студеная грязная жижа из веток, мха и воды. Воды здесь было сколько угодно. Она струйками выдавли- валась из под ног, сочилась из рваной коры старых елей, вне- запно преграждала путь, разлившись маслянистым неподвижным озером. Вода висела в воздухе, превращая его в холодный вяз- кий кисель. Иногда мне казалось, что, кроме воды, вокруг нас ничего нет. Лес был из воды, воздух из воды, мы сами из во- ды, весь мир был сделан из воды.
Мокрые брюки и белье сильно натирали колени, и кожа там горела, словно от ожога. По вечерам, когда мы забивались в нашу крохотную изъеденную дождем палатку, я снимал разорван- ные в нескольких местах резиновые сапоги и рассматривал свои ступни. Они были белые и набрякшие, как у мертвеца. Каза- лось, влага пропитала живую ткань тела и если нажать паль- цем, то из-под пористой кожи выступят желтоватые молочные капли. Я не нажимал — боялся.
Мой рыжебородый друг доставал из рюкзака, где хранились образцы и еда, маленький сверток. Первой из свертка извлека- лась грязная помятая бумажка, на которой были написаны два слова: «Дойти и выжить». Потом появлялся мешочек с мукой, баклага спирта и пачка с печеньем. Мы опрокидывали по глотку огненной влаги, запивали ее болтушкой на дождевой воде и съ- едали по куску печенья. Огня, насколько я помню, мы уже дав- но не разводили — не было спичек да и слишком отсырело все вокруг. Наверное, во всей тайге не было ни одной сухой вет- ки. Мы засыпали, плотно прижавшись друг к другу.
У меня было ощущение нескончаемой вереницы однообразных лпей. Мы шли, шли, шли… Я помнил серые дни, похожие между собой, как близнецы, бесконечные голодные ночи. когда к утру хочется плакать от голода, медленное движение по болотистым гаежным зарослям и усталость. Усталость сделала бесчувствен- ными руки и моги, лицо, грудь. Были безразличны удары ветвей по щекам, вода, проливавшаяся за ворот, намокшие и опухшие ноги.
Все чаще я оглядываюсь назад на своего спутника, все дольше задерживаюсь, поджидая его. Походка у него сейчас особенно неуверенная, он часто взмахивает руками, словно со- бирается взлететь, глаза сверкают лихорадочным блеском. Он торопится за мной, он боится отстать… Меня охватывает тре- вога.