НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13

— Стойте, Граве, дело важное. Это надо обсудить.

В голове: «Надо известить научные круги обсерваторию, академию. Какая жалость, что нет Физика с его кинокамерой, было бы доказательство. Надо завтра притащить его с утра…»

— Граве, я считаю, что прежде всего… Где вы, Граве?

Исчез! И когда он ступил на следы, я не заметил даже…

«Обязанности, гранки, верстка, воспитание… Круглолицая жена, круглоглазый сын… Научные круги подберут достойных. А что же я, себе не доверяю? Скорее Граве нельзя доверять приезжий, почти чужой, что там у него на уме? Разве может он единолично представлять человечество в космосе? Боязно? А чего бояться, собственно три четверти уже позади, риск невелик…»

И я ступил на плиту мокрыми туфлями. Левой на левый след, правой — на правый.

Глава III. КОСМИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ

Прожгло насквозь…

Будто тысячи раскаленных иголочек пронзили тело, опалили руки, ноги, мозг, каждую точечку кожи, каждую клеточку внутри. Пронзили и застряли, оставили боль всех сортов. Саднило, ныло, дергало, кололо, рвало, царапало. Жгло глаза, горела кожа, ломило кости и зубы. А когда я вздыхал, отдуваясь от боли, схватывало сердце и ребра. С болью является в мир человек, с болью явился я в тот мир. Только за первое мое рождение страдала моя мать, а тут я сам стонал и корчился.

Кошмары.

Глаза воспалены, голова разламывается. Не знаю, кого винить за бредовые видения зрение или мозг? В щелках опухших глаз проплывают страшные призраки помесь зоопарка с фильмами ужасов — змеи в пенсне, хохлатые птицы с клювами, намазанными губной помадой, жуки с моноклями, мохнатые чертенята, рыбы с подведенными ресницами, сросшиеся ежи с глазками на колючках, спруты в шляпах и что-то невидимое, стреляющее молниями и что-то бесформенное, гнусаво гудящее, студенистый мешок с крыльями.

Но страшнее всего, противнее всего то, что напоминает человека заплывшие жиром рожи с вывороченными веками и сухопарые скелеты с черепами, туго обтянутыми зеленоватой кожей, отвратительные живые мертвецы. Ужасы детских лет выбрались из памяти, сказки Гриммов расхаживают у моей постели.

— Прочь! — кричу я истошно. — Уберите! Не верю!

И чей-то голос гудит назойливо: «Анапод, ана-под, дайте же ему анапод!»

— Дайте ему анапод, — повторяю и я, чувствуя, что мое спасение в этом непонятном слове.

Прохладный компресс ложится на лоб… Обыкновенная больничная палата. Миловидные сестры в чистеньких халатах, туго перехваченных в талии. Молодой врач рассматривает шприц на свет.

Где я?

Классический вопрос приходящих в сознание.

У меня память восстанавливается постепенно, задом наперед от сегодняшнего к вчерашнему, потом к позавчерашнему. Было очень больно. А до того? До того я встал на камень с выбитыми подошвами, след в след. Шел дождь, пузырились лужи на дорожках пригородного парка. Мы долго ехали туда на трамвае вместе с Граве, тучным, медлительным и уклончивым человеком, что-то скрывающим, на что-то намекающим. Граве спросил: «А вы, автор фантастики, столько страниц исписавший про космические контакты, вы сами отправитесь в космос, если вас пригласят сегодня, сейчас?»

И приглашение состоялось.

Так где же я на Земле или на небе?

— Лежите спокойно, — говорят мне, — вам нельзя разговаривать. Вы у нас в гостях, в Шаре. Но вы не очень удачно перенесли космическую транспортировку.

— Значит, в космосе. А почему же вы говорите по-русски, сестра?

Для открывателей неведомых миров первая минута — наиглавнейшая. Перед ней годы и годы полета к какому-нибудь светилу, годы-годы споров, есть там жизнь или нет? А выясняется это сразу же после посадки да, есть! Остальное — уточнения.

Самое важное я узнал на Земле от Граве узнал, что они существуют — наши братья по разуму. Узнал, что они живут в скоплении М13 — шаровом Геркулеса и что они хотят иметь с нами дело. Это самое существенное. Прочее — детали.

Целый век тянулся у нас спор в «земной фантастике», похожи ли на нас эти братья, человекоподобны они или нет? Спор тянулся столетие, а ответ я узнал в ту секунду, когда мне разбинтовали глаза. Оказалось, что да, похожи. Так похожи, что я даже путал их с земными знакомыми, называл по имени-отчеству. Была среди моих врачей вылитая Дальмира, жена Физика, тоже блондинка и даже с конским хвостом на макушке. Была жена Лирика среди сестер, неторопливая, немолодая, но ловкая и умелая, лучше всех помогала мне. Но смотрела неодобрительно, губы поджимала, как бы корила: «Что тебе не сидится дома, шастаешь по космосу?». И Физик был, даже несколько Физиков, все молодые и лопоухие. И Лирик заходил, но ничего не сказал, постоял у дверей и вышел недовольный.

Ура, мне дали собеседника.

Болеть на чужбине плохо, выздоравливать еще хуже. Представьте сами приехали вы за границу, в Италию или в Индию, приехали впервые в жизни, ничего не видали и сразу же слегли. Лежите на койке, изучаете узор трещин на потолке, а за стенами Святой Петр или Святой Марк или Тадж Махал. Обидно!

За стенами чужая планета, а я лежу и жду выздоровления, лекарство пью с ложечки, кушаю жидкую кашку.