Лех вошел. За кабинетным столом в высоком кресле сидел Сетера Кисч и что-то писал.
У него было две головы.
Мгновенье они смотрели друг на друга, потрясенные, — Лех в два глаза, Кисч в четыре. Затем Кисч с легким криком вскочил, щелкнул на стене выключателем. С минуту из темноты доносилась какая-то возня. Голос Кисча, прерывающийся, нетвердый, спросил:
— Кто вы? Что это вообще такое?
Лех откашлялся, чувствуя, как вдруг пересохло в горле.
— Лех.
— Какой Лех?
— Ты же мне писал. Твой школьный друг.
— А-а-а…
Опять щелкнул выключатель. Кисч стоял посреди комнаты, бледный, с дрожащими губами. Вторая голова исчезла. Или ее не было совсем — Лех не мог сообразить. Повсюду в комнате мерцали зеркала, обмениваясь бликами. Свет был каким-то нереальным.
— Кто тебя сюда пустил?
— Меня?
— Ну да!
— При мне было твое письмо. Они посмотрели на подпись. Проверили у меня рисунок пальцев.
— А как ты вообще попал в этот город?
— Но ты же пригласил. Собственно, звал не один раз. Просто настаивал.
— О, господи! — Кисч вздохнул. — Вот это номер! Я и представить себе не мог, что ты на самом деле приедешь.
— Зачем же ты звал тогда?
— Если тебе при случайной встрече сказали «Очень рад познакомиться», ты же не принимаешь этого буквально… Ты бы еще спросил, зачем я вообще начал переписку. Посиди вот тут под землей почти полтора десятилетия!
— Но ты писал, что все время разные там коллоквиумы, съезды…
— Мало ли что я писал. Куда мне ехать в таком виде?
— В таком виде?.. Значит, у тебя все-таки… — Леху даже неудобно было выговорить. — Значит, у тебя не одна голова?
— Ну конечно. Тебе сейчас не видно, потому что специальное освещение и система зеркал… Потом ведь отсюда не выпускают, все засекречено. Случайность, что ты прорвался.
— Да-а…
— Ну ладно, — сказал Кисч. — Садись, раз уж ты здесь.
Они сели — хозяин в кресло, гость на круглый табурет перед письменным столом. Лех осмотрелся. Комната была большая и сильно заставленная. Кроме многочисленных зеркал, шкафы, диваны, шведская стенка в дальнем конце рядом с копией Брейгелева «Икара». Турник. Роскошный рояль «Сопот», зеленая школьная доска на штативе, полка миникниг, телевизор «Фудзи», слесарно-токарный станок. Прозрачная загородка для игры в теннис и прыжков, мольберт с кистями, свисающая с потолка трапеция.
Кисч побарабанил пальцами по столу.
— За той дверью еще зимний садик и бассейн. Ну, а как ты?
— Да ничего. В целом, как я тебе писал. Живем. Мобилей себе каждый год не меняю, но необходимое пока есть. — Лех замялся. — С деньгами постепенно становится туговато…
— Что Рона? Не очень скучает с тех пор, как сыновья на учебе?
— Привыкла…
Помолчали. Лех поежился. Если уж такой человек, как Кисч, стал чуть ли не заключенным, им с Роной и думать нечего о самостоятельности.
Молчание становилось тягостным.
— Как это тебя — с двумя головами? Или по собственному желанию?
— Ну что ты, кто пожелает? Мы тут занимались регенерацией органов. Сам-то я не биолог, электронщик, но работать пришлось с биоплазмой. Сделали такой электронный скальпель, и как-то я себя поранил… Вообще у нас дикая свистопляска с разными облучениями. Одним словом, выросла еще одна голова. Сначала смотрели как на эксперимент, можно было еще повернуть по-другому. А потом вдруг сразу стало поздно.
— Почему?
Кисч промолчал.
— Ну, а когда тебе приходится думать, — начал Лех. — То есть когда думаешь — одновременно в две головы, что ли? Как на рояле в две руки? Вернее, в четыре.
— Зачем в две… — хозяин внезапно прервал себя. Его руки взметнулись к переключателю на стенке, потом он неловко, с усилием опустил их. — Перестань! Ну перестань же! — Руки еще раз поднялись и опустились. — Извини, Лех, это не тебе… Так о чем мы? Нет, конечно, я не в две головы. Каждый сам по себе.
— Кто «каждый»? — Лех почувствовал, что холодеет. — Это все же твоя голова?
— Не совсем. Голова, строго говоря, не может быть «твоей», «моей». Только «своей».
— Как? Вот у меня, например, моя голова.
— Но в то же время нету такого тебя, который бы отдельно от этой головы существовал. Поэтому неправильно о своей голове говорить со стороны — вот это, мол, моя.
— Не понял.
— А что тут понимать? Помимо головы личности нет. Но зато там, где имеется голова, мозг, налицо и сознание… Ты себе хоть отдаленно представляешь, что такое твое собственное «Я», твоя личность?
Насчет личности Леху как раз хотелось выяснить.
— Ну, мозг, тело-то можно менять, если нужно.
— Не вполне верно. Мозг с определенной точки зрения — только вместилище для «Я». Если он пуст, личности нет. А содержанием является современность, сгусток символов внешнего мира. Сначала, при рождении ребенка, мозг — tabula rasa, которую мы с тобой в школе проходили. Чистая доска, незаполненная структура. Затем через органы чувств туда начинает поступать информация о мире. Не сама внешняя среда, а сведения о ней в виде сигналов на электрохимическом уровне. Такие, которые оставляют знаки в нервных клетках. Знаки постепенно складываются в понятия, те формируются в образы, ассоциации, мысли. В общем, «Я» — это то, что органы чувств видели, слышали, ощущали.
— Как? И все?