НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 33

— Он выдал себя за больного, — заговорил Матиас. — В приемной оглушил врача и прорвался к компьютерному залу фармакологического синтезатора. Дежурный к тому времени очнулся и поднял тревогу, кто-то сообразил позвонить в Бюро, я дал команду отключить их от подстанции. Он все же ввел рецепт-код в машину, но она не успела его переварить. Правда, к тому времени они уже были отключены от «Медглоуба». Если бы он успел получить препарат — проблема стояла бы неизмеримо сложнее. А может, и наоборот, проблемы не было. Впрочем, это ваши прерогативы.

Объектив пошел наверх, в окнах показались лица. То, что это больные, я понял сразу — изможденные, землистые лица, у некоторых глаза казались неправдоподобно большими, настолько было велико истощение: кожа, обтягивающая лицевые кости, тоньше бумаги… Дали максимальное увеличение — теперь чуть ли не мне в лицо летели брызги слюны из перекошенных в крике ртов. Они кричали, метали вниз обломки аппаратуры, разбитые стулья, а потом чудовищными птицами медленно полетели вниз какие-то тряпки…

— Он вырвался из рук моих ребят и ушел по транспортному тоннелю в больничный сектор, — продолжал Матиас. — А потом выступил по внутренней связи, и через десять минут онкоцентр превратился в сумасшедший дом. Представляете, они почти все на постельном режиме, и такая вспышка! Вышибли персонал и моих людей в два счета. Не могли же мы к ним применить силу! Пытались втолковать, но… Проклятие!

Тяжелый предмет, вылетевший из окна, задел кого-то, беднягу оттащили в сторону. В одном из окон появился белый рулон, его встряхнули — развернувшись, он повис, слабо развеваясь на ветру. На нем черной краской было выведено «Убийцы!» и «Здоровье сейчас!». Из других окон тоже вывесили простыни с такими же надписями.

На экране снова появился Матиас. Он был бледен.

— Диск у меня. Вот он. Привез его сам.

— Спасибо, Дэниел. Что с Холлуэем?

— Не знаю, пока не знаю. Уйти он не сможет.

— Как он сумел выкрасть диск? Впрочем, это дело третейской комиссии.

Матиас вздохнул, потом сказал, что не уверен, следует ли передавать дело Холлуэя в комиссию. Хотя рецепт-код и был введен, последствия обратимы. А то, что он взбунтовал больных, свидетельствует скорее о его невменяемости, чем о преступном умысле. «В конце концов, — добавил он после заминки, — неизвестно, поступил бы я сам на его месте лучшим образом, если бы у меня, как у Холлуэя в прошлом году, скончалась жена от саркомы. Надо учесть, что и мать Холлуэя умерла от рака желудка. Детей он не имел, а жена его…»

— Вы так защищаете его, словно это ваш друг, — заметил я.

— А он и есть мой друг, — с некоторым удивлением ответил Матиас. — Разве вы не помните? Рэймонд Холлуэй, мой третий заместитель…

Я молчал.

— В конце концов я выполняю свой долг, — продолжал Матиас, — а если Рэймонд пошел на преступление, то, очевидно, полагая, что исполняет свой. И я не знаю…

Он прервал себя, глянул вбок, поднял брови и, сказав «хорошо», повернулся ко мне.

— Извините, Эннеси, удалось связаться с Холлуэем.

— Подключите и меня.

«Дэниел, ты меня слышишь?.. Я на самом верху… Ты слышишь?..»

Окна и этажи слились в полосу, объектив дернулся вверх, к крыше. Там, у самой кромки, стоял высокий худой человек, державшей в руке коробку транслятора.

«Дэниел, ты меня слышишь? — продолжал звенящий от напряжения голос. — Ты меня слышишь?..» «Я вижу и слышу тебя, Рэймонд, — ответил голос Матиаса, — но мне хотелось бы поговорить с тобой в более подходящей обстановке». «Дэниел, будь ты проклят, Дэниел!»

Лица Холлуэя не было видно, солнце за его спиной било в объектив. Его темная фигура выпрямилась, он отшвырнул коробку транслятора и, широко раскинув руки, качнулся вперед…

Я закрыл глаза.

4

Десятый час, сумерки сгущаются в вечер. Несколько раз ко мне как бы случайно заглядывал Апоян. Убедившись, что я все еще здесь, исчезал.

Матиас весь день наводил порядок в Онкологическом центре. Вернувшись, отдал диск, вручил письменный отчет и только после этого вдруг сорвался, швырнул бумаги на пол и потребовал немедленной своей отставки. Саркис увел его к себе.

Я листал дело Чермеца, пытаясь размотать чудовищный клубок проблем, разбухающий с каждым часом. Ничего не поделаешь — любой криз, любой этический кризис вырастает бледной поганкой на хорошо унавоженной веками почве гордыни, самолюбия, неуемного тщеславия. И не преступный умысел движет инспираторами этих кризисов, а самые что ни на есть благие намерения.

Утром меня поднимет вызов Калчева или самого Рао. Они предложат отдать дело в Совет, я, естественно, откажусь. На то и выбран чифом, чтобы принимать решения и отвечать за них, а не перекладывать на чужие плечи. Выше меня только Совет. Боюсь, и ему скоро придется несладко. После эксцесса Холлуэя дело усложнилось.