Ни дня без мысли

В тридцатых — сороковых годах XIX столетия Белинский вполне объективно определил бесспорные авторитеты эпохи, написав о конце пушкинского и начале гоголевского периода в литературе. В 1848 году критик умер. Еще при его жизни Гоголь надолго, до конца своих дней, замолчал. Следующий период остался неназванным.

Однако литература в своем развитии не остановилась, и период этот был.

Мне кажется, есть немало оснований назвать его тургеневским.

Что это за основания?

Из мощной группы ярких талантов, вошедших в литературу в сороковые-пятидесятые годы, Тургенев первым завоевал не просто известность, а широкую, устойчивую славу. Начиная с «Записок охотника» он долгие годы был самым популярным, самым знаменитым писателем, «центральной фигурой» литературного процесса. Именно его новых вещей больше всего ждали читатели, именно ему издатели, заинтересованные в подписчиках, платили самые высокие гонорары — показатель «низкого ряда», но характерный и достаточно объективный. Именно его проза вызвала к жизни ярчайшие произведения публицистической критики той эпохи: статьи Добролюбова о «Накануне», Чернышевского об «Асе», Писарева об «Отцах и детях»…

Автор посмертной биографии, которую я уже цитировал, написал, что Тургеневу «в продолжение сорока лет принадлежала руководящая роль в литературе», — написал без колебаний, хотя за два года до того закончил свой жизненный путь Достоевский, а Толстой уже выпустил в свет «Войну и мир» и «Анну Каренину».

Разумеется, утверждение о руководящей роли могло быть субъективно. Но вот, например, еще одно свидетельство, В. Г. Короленко, одного из самых умных и честных очевидцев эпохи (в год смерти Тургенева ему было около тридцати):

«Недавно один из критиков „Нового времени“ (г. Перцов) указал — и, пожалуй, верно, — что гораздо меньше „ругали“ Гончарова, чем Тургенева. Да, но это лишь потому, что в то время, которое помнит г. Перцов, о Гончарове вообще говорили мало. Тургенев раздражал, как собеседник, порой больно задевавший самые живые струны тогдашних настроений. К нему относились страстно, бурно порицали и так же бурно выражали ему любовь и уважение. У него была ссора, но было и удовлетворение триумфа. Он понимал, и его тоже понимали».

И написано это не в работе о Тургеневе, а в юбилейной статье о Гончарове!

В ряде вопросов литературного быта Тургенев служил как бы эталоном. Справедливо возмущаясь собственными низкими гонорарами, Достоевский сравнивал себя как раз с любимым издателями Тургеневым, что вряд ли вызывало прилив симпатий к более удачливому собрату. Как на смерть Пушкина ярко отозвался его поэтический наследник Лермонтов, за что и пострадал от властей, так на смерть Гоголя ярко отозвался Тургенев (тоже наследник?), за что и пострадал от властей.

Сформулировать можно так: начиная с «Записок охотника» по популярности у русского читателя Тургенев был первым, возможно, первым среди равных, равным среди равных — но вторым не был никогда.

Наверняка мне возразят, что периодизация литературы по признаку успеха — дело крайне рискованное. Сразу с этим соглашусь. Пока сформулирую скромнее: Тургенев был центральной фигурой тогдашней литературы с точки зрения тогдашнего образованного читателя.

Ну а сам Тургенев — он как относился к своему первенству?

Вдумчивый, серьезный, влюбленный в свое дело писатель, он не был по натуре ни борцом, ни тем более вождем. В знаменитой статье-речи «Гамлет и Дон Кихот» он восхищался безоглядной решительностью Дон Кихота, наверное, как раз потому, что сам ее был лишен. По натуре он был скорее Гамлет — даже в пору высшей славы каждая новая законченная работа оставляла в нем чувство неуверенности, а то и просто неудачи. Ни к какому лидерству никогда не стремился, и в письмах и в статьях настойчиво называл первым писателем эпохи Толстого. Но, увы, даже эта акция лишь подчеркивала его первенство: отрекаться от трона может лишь законный монарх…

Короче, занимая в литературе тех лет место важное, но отнюдь не особенное, в литературном процессе Тургенев занимал место особенное. Проще — он был модный писатель.

Да, модный. Его книги ждали, о нем говорили даже в тех житейских случаях, когда просто нужно о чем-нибудь поговорить. Когда он писал, обсуждали, что пишет, когда не писал, обсуждали, почему не пишет.

На литературных вечерах молодая публика шумно восторгалась не только тем, что он читал, но и тем, что читал — он. Тогда не было динамиков, но каждое тургеневское слово мода усиливала, как динамик.

Во все эпохи литературная мода раздражала коллег.

Дело тут, разумеется, не в зависти, не в жажде славы, букетов и дамских вздохов: естественно, все мы люди, но когда речь идет о великих писателях, переоценивать малые человеческие слабости несерьезно. Тут все глубже.