Ни о чем не жалею

На самом деле роковое известие потрясло Джо гораздо сильнее, чем думала Габриэла. Он не рассчитывал, что все случится так быстро, и теперь был совершенно уничтожен свалившейся на него ответственностью. Джо понимал, что если они поженятся, то ему придется заботиться не только о Габриэле, но и о ребенке, но он не знал — как заботиться. В миру его богословские познания и практический опыт приходского священника никому не были нужны. Мысль о том, чтобы устроиться таксистом или чернорабочим, просто не пришла ему в голову. Даже на пособие по безработице бывший священник вряд ли мог рассчитывать.

— Я уйду из монастыря через месяц, — сказала Габриэла негромко, но твердо. — В конце октября я признаюсь во всем матушке Григории и уйду.

Она ничего больше не добавила, но Джо понял, что Габриэла дает ему две недели, чтобы все окончательно решить. И он нисколько ее не винил. Джо знал, что очень скоро (когда — он не очень хорошо себе представлял) у Габи вырастет животик, и тогда скрыть ее положение будет уже невозможно. Разоблачить их мог первый же медицинский осмотр, и тогда… Тогда скандал, изгнание, позор.

Позор!!!

В этот день они не занимались любовью, поскольку Джо боялся причинить ребеночку вред, да и Габи чувствовала себя не лучшим образом. Вместо этого они сели на мягкий кожаный диван, и Джо заплакал, прижав Габриэлу к себе.

— Я боюсь, Габи, — шептал он ей. — Я боюсь, что подведу тебя. Я совсем не знаю мира, в котором нам придется жить. Что, если мы оба не справимся и пойдем ко дну?

Это пугало его, и что было делать Габриэле?

— Ты справишься, Джо, — сказала она наконец, постаравшись вложить в свои слова максимум уверенности. — Мы оба справимся, стоит только захотеть. Ты и сам это отлично знаешь.

— Я знаю только то, что я очень люблю тебя, — ответил Джо. Он действительно хотел быть с нею, любить ее, заботиться о ней и о ребенке, но мысль о том, что ему придется отказаться от служения богу, по-прежнему приводила его в ужас.

— Ты такая сильная, Габи! — проговорил он и судорожно вдохнул воздух. — Ты сама не знаешь, какая ты сильная. Ты все сможешь, все сумеешь, а я… Я только и умею, что служить мессы, да выслушивать исповеди, да молиться. Кроме этого, у меня никогда ничего не было.

Но и у Габриэлы в жизни не было ничего, кроме монастыря да жестоких побоев, от которых она едва не погибла. Почему же, недоумевала она, все считают ее сильной? Сначала отец, потом матушка Григория, и вот теперь — Джо… Почему? Но она не успела ответить себе на этот вопрос. Воспоминание об отце заставило ее вздрогнуть от страха. Он ушел, бросил ее. Что, если то же самое сделает и Джо? Что, если он бросит ее и ребенка?

Тут Габриэла почувствовала, как ею овладевает паника. Она крепче прижалась к Джо и спрятала лицо у него на груди.

Скоро они расстались. Джо в последний раз поцеловал ее, и Габриэла поехала обратно в монастырь. Она так глубоко задумалась, что не заметила ни напряженного лица матушки Григории, внимательно следившей за ее возвращением из окна, ни злорадной улыбки сестры Анны, которая как бы невзначай столкнулась с нею у во — рот. Загнав фургон в гараж, Габриэла сразу пошла в церковь и там долго молилась перед статуей Мадонны. Потом она немного поработала в саду и ушла к себе. Никто из сестер не сказал ей ни слова, и Габриэла была искренне благодарна им за то, что никто не стал ни о чем ее расспрашивать. Правду она сказать все равно не могла, а лгать и изворачиваться было невыносимо.

Габриэла еще не знала, что в ее отсутствие настоятельница получила анонимное письмо. Дождавшись возвращения Габриэлы, матушка Григория позвонила в приход Святого Стефана и, договорившись с епископом о срочной встрече, сразу же уехала. Вернулась она еще более озабоченной и встревоженной. В приходе Святого Стефана никто ничего не знал наверняка, однако ходили странные слухи. Говорили, что в последние два месяца отцу Коннорсу несколько раз звонила одна и та же молодая женщина, которая, однако, каждый раз называлась разными именами. Сразу после ее звонков отец Коннорс куда-то исчезал. До звонка матушки Григории никто не придавал этому значения, поскольку отец Коннорс всегда был в приходе на хорошем счету, однако сейчас епископ был вынужден принять определенные меры.

Габриэла, разумеется, ничего об этом не знала. На следующий день, в исповедальне, когда она, по своему обыкновению, сказала: «С добрым утром, любимый», ей неожиданно ответил совершенно незнакомый голос. Последовала долгая пауза, во время которой Габриэле каким-то чудом удалось собраться и начать исповедь.

Она так волновалась, что произносила слова совершенно механически и даже не запомнила наложенную священником епитимью. Где Джо? Что с ним? Может, он заболел? Может, он наконец решился и сказал, что уходит? Или, наоборот, их кто-то выдал, и сейчас в приходе Святого Стефана идет епископское дознание? Эти вопросы не давали ей покоя.

Она все еще раздумывала об этом, когда после мессы, которую служил какой-то новый священник, ей передали, что матушка Григория требует ее к себе.