Ни о чем не жалею

Она очень старалась выбросить из головы слова сестры Анны, и в конце концов ей это удалось. Когда Габриэла вернулась в свою комнату, чтобы вымыть руки и прочесть полуденные молитвы, она была почти спокойна и к ней начинало возвращаться хорошее настроение.

"Не стоит сердиться на сестру Анну, — думала она. — Бедняжка все никак не может смириться с тем, что с ней случилось, вот и злится, выдумывает всякие глупости.

Разве можно говорить такое о Джо? Ведь он служит только богу и утешает нас от его имени. Как можно подозревать его в плотских страстях?"

Она не заметила, что снова — пусть только в мыслях — назвала отца Коннорса по имени. Габриэла была совершенно уверена, что не испытывает к нему ничего, кроме чувства благодарности и восхищения.

Остаток выходного дня прошел спокойно. Габриэла больше не сталкивалась ни с сестрой Анной, ни с отцом Коннорсом, который вскоре после завтрака уехал к себе в приход. Она не видела его и не думала о нем до следующих выходных, когда он снова приехал в монастырь, чтобы отслужить праздничную мессу по случаю Вербного воскресенья. По обычаю, после службы монахини завтракали в саду, и матушка Григория пригласила отца Коннорса присоединиться к трапезе.

Габриэла думала, что отец Коннорс сразу же уедет, но, когда после завтрака она гуляла в саду, все еще держа в руках освященную пальмовую ветвь, отец Коннорс неожиданно нагнал ее и пошел рядом.

— Добрый день, сестра Бернадетта, — приветливо поздоровался он. — Матушка Григория сказала мне, что всю эту неделю вы провели в трудах на благо господне.

Как я понял, вы пололи грядки и сажали помидоры, не так ли?

Габриэла посмотрела на него, но, не уловив в глазах ни тени насмешки, кивнула.

— Да, на благо господа и сестер. Мне хотелось, чтобы они почаще ели свежие овощи со своего огорода.

— Должно быть, у вас легкая рука, сестра, — сказал отец Коннорс, разглядывая длинные и ровные грядки, на которых зеленела густая помидорная рассада. — В наших широтах в это время года такое можно увидеть только в теплицах. Вы покупали рассаду?

— В основном, — смущенно улыбнулась Габриэла. Ей не хотелось говорить ему, что она все вырастила сама — в ящиках из-под чая и макарон, которые стояли в монастырской кухне у самого большого и светлого окна.

— Что ж, когда будете снимать урожай — пришлите немного помидоров в наш приют Святого Стефана. Наши ученики тоже будут рады овощам, которые вырастила одна скромная сестра из обители Святого Матфея.

В его голубых глазах запрыгали искорки смеха, и Габриэла покраснела.

— Кто вам рассказал?.. — прошептала она.

— Сестра Эммануэль. Она утверждает, что вы выращиваете самые лучшие овощи и что вашими стараниями монастырь скоро перейдет на полное самообеспечение по этой части.

Габриэла улыбнулась.

— Должно быть, за это меня и терпят в монастыре, — пошутила она, все еще испытывая некоторую неловкость.

— Я уверен, что тому есть и множество других причин, — мягко сказал отец Коннорс. Он приезжал в этот монастырь всего в четвертый или в пятый раз, однако — никого особенно не расспрашивая — он почти сразу понял, как сильно любят Габриэлу — или сестру Бернадетту — все монахини и послушницы. Ему было известно и то, что с того самого дня, как Габриэла попала в монастырь, настоятельница взяла ее под свое крыло, фактически заменив девочке родную мать. Габриэлу просто нельзя было не любить, и дело было не только в ее внешности. Эта девочка (а отец Коннорс легко различал в нынешнем облике Габриэлы ту маленькую и хрупкую девочку, какой она была десять или двенадцать лет назад) излучала какую-то особую благодать, и воздействие ее незримой ауры было неодолимо сильным. То, как она двигалась, как держалась, как говорила — негромко, опустив долу свои большие голубые глаза, — скорее пристало бы небесному ангелу, а не земному существу. Врожденное изящество Габриэлы, ее мягкость и душевная чуткость не могли не тронуть и самое черствое сердце.

И, кроме всего прочего, Габриэла была очень красивой девушкой. Сама она, впрочем, вряд ли отдавала себе в этом отчет, поскольку собственная внешность никогда ее не заботила, однако даже в простом платье послушницы она выглядела так, как большинство женщин могли только мечтать. Даже будучи священником, отец Коннорс не мог не оценить этого. Смотреть на Габриэлу было все равно что любоваться прекрасной картиной, статуей или любым другим великим произведением искусства, от которого невозможно отвести глаз. Ее внутренний свет невольно притягивал к себе взгляд, да так, что любому, кто один раз увидел ее, хотелось смотреть на нее без конца. Отец Коннорс тоже не был исключением. Он смотрел и смотрел на нее, и сила, которая наполняла Габриэлу изнутри и освещала ее лицо, казалась ему поистине божественной.

Между тем Габриэла провела его от помидорных грядок в ту часть сада, где росли посаженные ею же кусты клубники, смородины и даже два деревца карликовой вишни, которые только-только начинали цвести.