Ни о чем не жалею

Праздничную мессу должны были служить двое других священников, и отец Коннорс поспешил в церковь, чтобы успеть занять место на скамье. Празднично украшенная церковь уже была полна монахинями и их родственниками. Многие приехали с детьми, и огни множества свечей отражались в их изумленных глазенках. С главного распятия за алтарем был снят вышитый золотом покров, и распятый Христос возносился над хорами подобно взлетающей птице. Торжественно звучал орган, и раздавались слова католических молитв, которые трогали сердца, хотя не все владели латынью настолько, чтобы понять их содержание.

В конце концов праздничное настроение овладело всеми, и, когда месса кончилась, собравшиеся, оживленно переговариваясь, вышли в сад. Молодые послушницы тотчас начали выносить из кухни подносы с едой и расставлять их на столах, уже накрытых белыми полотняными скатертями, покрытыми искусной ручной вышивкой.

Среди них отец Коннорс увидел Габриэлу. Она и сестра София несли огромное фарфоровое блюдо, на котором лежали переложенные зеленью и рубленым яйцом куски копченого окорока, и молодой священник поспешил к ним на помощь. Приняв у них из рук тяжелое блюдо, он легко поднял его и поставил на середину ближайшего стола, где уже красовались тарелки с ветчиной и серебряные супницы с фаршированной индейкой. Из-под крышек супниц выбивался пряный парок. На отдельных столах громоздились рулеты, сладкие булочки с глазурью, бисквиты, ромовые бабы, домашнее мороженое и, конечно, желе, высокие зеленовато-льдистые конусы которого чуть подрагивали на плоских тарелках с золотым ободком.

— Вот это да! — воскликнул отец Коннорс и улыбнулся. — Лукуллов пир… У меня просто глаза разбегаются.

Вы, сестры, определенно знаете, как сделать пасхальную трапезу незабываемой.

Габриэла и София смущенно потупились, а сестра Эммануэль с достоинством кивнула. Она очень гордилась своими воспитанницами, которые блестяще справились с порученным им ответственным делом.

Праздничная трапеза продолжалась почти до полудня. К двенадцати часам все так наелись, что впали в какое-то сонное оцепенение. Многие остались за столами, остальные перешли в сад и расселись на траве под яблонями, неспешно переговариваясь и щурясь на высокое солнце.

Габриэла как раз доедала последний кусок пирога с дикими яблоками, когда отец Коннорс снова подошел к ней. Всю трапезу он просидел за столом с настоятельницей. Матушка Григория говорила мало, однако у отца Коннорса сложилось впечатление, что она внимательно за ним наблюдает, пытаясь составить о нем свое мнение.

Ничего удивительного или странного он в этом не нашел. В приходе Святого Стефана отец Коннорс был человеком новым; до своего назначения сюда он стажировался в Ватикане, а еще раньше — работал в Германии, так что интерес настоятельницы к его персоне был вполне объясним. Впрочем, молодой священник надеялся, что произвел на старую мудрую монахиню благоприятное впечатление.

— На вашем месте, сестра Берни, я непременно положил бы на пирог пару ложек ванильного мороженого, — шутливо посоветовал он. — Мы всегда так делали в приюте. Нас, надо сказать, кормили очень неплохо, и все-таки я еще никогда не ел так вкусно, как сегодня. Вам пора открывать собственный ресторан с монастырской кухней. Вы смогли бы заработать для ордена целое состояние.

Габриэла подняла голову и рассмеялась шутке.

— Мы могли бы назвать его «У матушки Григории», — сказала она. — Думаю, ей бы понравилось.

— Или, может быть, просто «Веселые монашки». Подобные названия сейчас в моде, — сказал отец Коннорс. — Я слышал, в одной старой церкви в центре Нью-Йорка недавно открылся бар, который называется «У старины Иисуса». Вместо стойки они используют алтарь… — Он покачал головой. То, что он сейчас говорил, отдавало святотатством, и они оба знали это, тем не менее Габриэла снова рассмеялась. Все же Джо Коннорс счел за благо переменить тему.

— Когда мне было четырнадцать, я любил танцевать, — признался он, беря со стола чистую тарелку и кладя на нее ломтик ягодного рулета. Рулет оказался с его любимой ежевикой, и, откусив кусок, он зажмурился от удовольствия. — А вы любили танцевать, сестра?

Отец Коннорс снова перешел на «вы», но от этого он не стал казаться более далеким. Габриэла чувствовала себя с ним как в обществе старого друга, и подобные незначительные формальности не имели никакого значения.

— Нет. — Габриэла отрицательно покачала головой. Я в монастыре с десяти лет, — добавила она зачем-то, хотя он это уже знал. — Но мне нравилось смотреть, как танцуют другие. Когда я была маленькой девочкой, мама… В нашем доме часто бывали танцевальные вечеринки, и я пряталась на верхних ступеньках лестницы и подсматривала. — Тут Габриэла смущенно улыбнулась. — Мне не разрешали выходить к гостям, — пояснила она.

Отец Коннорс только печально вздохнул. Это была маленькая, но впечатляющая деталь, благодаря которой он мог лучше представить себе жизнь, которую Габриэла вела до того, как попала в монастырь.