Ни о чем не жалею

— В том-то и дело, что не мог. Джимми обожал меня и никогда мне ни в чем не отказывал. И я… часто этим пользовался. — Джо вздохнул. — Когда он умер, все изменилось. Папа стал очень молчаливым и каким-то задумчивым, да и в маме как будто что-то надломилось… Наверное, она так и не сумела оправиться после смерти Джимми, хотя с тех пор прошло целых семь лет. Когда папа внезапно умер, это была уже последняя соломинка…

Габриэла кивнула. Она не понимала только одного: почему мать Джо не подумала об оставшемся сыне. Ее решение покончить с собой было жестоким в первую очередь по отношению к нему. Можно сказать, что она своими руками сделала Джо сиротой.

Но Габриэла не сказала об этом вслух. Она видела, что Джо и так тяжело. Но он как будто подслушал ее мысли.

— Ты спросишь — почему она так поступила, — проговорил он. — Этого я не знаю, да и никто, наверное, не знает. Мне известно только то, что подобные вещи часто случаются без всяких видимых причин. Теперь я понимаю это лучше, чем кто-либо другой. «Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами» — вот и все, что я могу на это сказать.

Габриэла понимающе кивнула. Приходилось порой защищать бога, когда люди спрашивали: «За что? Чем я прогневил небеса?» Не оставалось ничего, кроме смирения и терпения, особенно если эти вопросы задавались себе.

— Да, — продолжал Джо. — Мои ответы нисколько не помогают ни людям, потерявшим близких, ни мне самому. И у меня уже нет сил, чтобы не спрашивать себя — почему. Меня хватает только на то, чтобы не роптать на господа. И все равно… Знаешь, я до сих пор скучаю по Джимми.

Да, он все еще скучал по своему старшему брату, хотя со дня его гибели прошло почти двадцать пять лет. Каждый раз, когда он вспоминал или говорил о случившемся, боль становилась такой острой, словно это произошло только вчера.

— Смерть Джимми изменила все мое детство, — глухо сказал Джо. — Я чувствовал свою ответственность, свою вину перед ним и перед родителями. И перед собой.

В один день я стал другим, словно я вдруг вырос. А потом…

Он не договорил, но Габриэла прекрасно поняла, что имел в виду Джо. В семь он потерял брата, а в четырнадцать — обоих родителей. И в этом Джо, наверное, тоже винил себя. Она слишком хорошо знала, что это значит — постоянно чувствовать свою вину.

— Я тоже всегда считала себя виноватой во всем, что происходило в нашей семье, — сказала она. — Ну почему, почему дети так легко принимают на свои плечи эту непосильную тяжесть? Постоянно чувствовать себя виноватым во всем и не иметь ни сил, ни возможности что-либо изменить — это может свести с ума и взрослого человека.

Сама Габриэла очень хорошо помнила то время, когда она ни капли не сомневалась в том, что родители отказались от нее потому, что она была плохой, непослушной, гадкой. Она начала думать иначе совсем недавно.

— Опять — «почему»!.. — Джо усмехнулся. — На этот раз я, кажется, знаю ответ. Да и ты тоже, сестра Берни… — Слова «сестра Берни» он подчеркнул голосом. «Будьте чисты, как дети, ибо таковых есть Царство Божие», — процитировал он. — Впрочем, это я не о себе.

— Но ведь ты действительно не был ни в чем виноват! — воскликнула Габриэла. — Ведь все могло случиться иначе — ты мог утонуть вместо Джимми. Никто не знает, почему умереть суждено было именно ему, а не тебе!

— Я часто желал утонуть вместо него, — ответил Джо печально. — Мы все очень любили Джимми. Он был первенцем, любимцем, утешением и отрадой отца и матери.

Он блестяще учился, блестяще рисовал и вообще — все, что бы он ни делал, все было замечательно. Нет, я не ревную, я сам души в нем не чаял. Просто… Нет, это трудно объяснить… — Он сморщился и досадливо пощелкал пальцами от бессилия подобрать нужные слова, потом улыбнулся невесело. — Надеюсь, когда-нибудь мы увидимся с ним на небесах. Но это будет, наверное, не скоро… — Джо немного помолчал. — Я не должен был говорить тебе все это, — добавил он. — Просто чаще всего я вспоминаю Джимми по праздникам и еще когда по телевизору показывают бейсбол. Джимми был превосходным подающим…

Он говорил о девятилетнем мальчике, но Габриэла поняла, что для Джо его старший брат всегда был кумиром. И остался им навсегда.

— Мне очень жаль, Джо, — сказала она, вкладывая в эти слова все сострадание, все тепло своей души. Габриэла очень хорошо представляла себе, через что он прошел.

— Спасибо, — Габи, — откликнулся Джо и поглядел на нее с благодарностью. Он хотел добавить что-то еще, но ему помешал один из монахов, который приблизился к ним, очевидно, полагая, что они обсуждают недавний матч.

— У тебя отличный удар, сын мой, — сказал монах. — Верный глаз и сильная рука. Я давно не видел, чтобы любитель играл так профессионально.

Джо смущенно поблагодарил за комплимент, но Габриэле показалось, что в глубине души он был рад переменить тему.

Вскоре священники и монахи засобирались к себе.

Перед самым отъездом Джо еще раз подошел к Габриэле, чтобы попрощаться. Она стояла с сестрой Люс и сестрой Антонией. Отец Коннорс сердечно поблагодарил их за игру и за пикник.