Ни о чём…

Только вот, сору от этого птичьего семейства, разладицы, да гомону больше, чем блага. И дятлу, который не терпит непорядок подле, пришлось подобру-поздорову устанавливать промеж птиц — чей черёд, и в котором месте стоять.

— Да не выбирать, не манерничать! Обирать гроздь по порядку. К следующей не переходить, покуда первую всю дочиста не оберёшь!..

— А если смёрзлось и никак не справиться?

— Зовите, подсоблю!

Удивительная птица, этот седой дятел. Хотя суров, но справедлив и добр без меры. Заберётся на самое неловкое место, вкушает ягодку за ягодкой, да посматривает вокруг, чтобы, ежели кот, либо ястреб, — не дать ему застать синичек врасплох.

Так и прослужит он, до той самой поры, когда всё будет съедено, дочиста, и с чистой же совестью почнёт простукивать стволы, как оно ему, дятлу, и положено.

Филин и я

В сумерках месяц оступился, споткнувшись о порог горизонта, ушибся и ночь через скол на боку его чаши, полилась понемногу, покуда не заполнила округу до самых краёв. И сразу же стало слышно, как вдалеке вздыхает филин, сокрушаясь о своём житье-бытье. Про что были его стенания? Про собственную неприкаянность переживал он? Сетовал на одиночество или, напротив, тяготился возможностью утерять его, пестовал в себе сей признак свободы. Но было ли то вынуждено или в самом деле искренне?

— Так пойди и спроси!

— А вот и схожу!

При моём приближении, филин не изменил позы, не поднял крыл, дабы обнять воздух за шею и взлететь, он лишь покрепче сжал ветку, на которой расположился и молча стал изучать, кто это набрался столь отваги, что добрался до его жилища во мраке.

Конечно, летом я бы не рискнул зайти об эту пору в лес. Мало того, что насекомые не дадут вольно вздохнуть, так ещё и темень такая, что иная ветка нацелится прямо в глаз, не успеешь увернуться. Но по застеленным зимой коврам снега, с эхом лунного света, что, пробиваясь сквозь неплотную вязку ветвей освещает путь… То ж одно удовольствие — идти! Шагаешь себе и хрустишь снегом, ступая так, чтобы тот, кто не хочет быть замеченным, затаился или отошёл чуть дальше в тень, а тот, который смел, либо сам любопытен, — пускай себе знает, кто идёт.

Филину достаточно было взглянуть на меня только раз, чтобы узнать, но, чтобы быть уверенным вовсе, он-таки спросил:

— У-у?

— У-у! — Кивнул я, и мы улыбнулись друг другу.

— Я помню тебя! — Сказал филин.

— И я тебя, тоже.

— Так мы, кажется, не видались ещё… — Засомневался филин.

— Ты прав, но я слышу, как вздыхаешь ты, и отвечаю иногда.

— А разве у нас, филинов, не одинаковые голоса? — Лукаво склонил голову он.

— Нет, конечно! — Рассмеялся я. — Вон там, за лесом, живёт твоя сестрица, у неё зов помягче, понежнее.

— Надо же… — Покачал головой филин. — Кто бы мог подумать.

Мы помолчали немного. Тишина не мешала нам, не создавала неловкости, напротив, — я скрипнул снегом по направлению к дереву, на котором сидел филин, он же, в свой черёд, переступил к краю ветки, ближе ко мне, так что горсть корок коры покрыла снег у подножия ствола.

— Осторожнее! — Испугался я.

— Угу! — Хохотнул довольный моей заботой филин.

Тем временем, месяц, насмотревшись, как это делают кабаны и лоси, принялся тереться о сосну, выступающую за контур леса, да, как видно, поранился, — облако розовым растеклось подле него и загородило небо. Стало заметно темнее, глуше, и я вспомнил, о чём, в самом деле, хотел расспросить филина.

— Отчего тебя не было слышно несколько ночей? Это долго!

— Ты заметил?!

— Ещё бы! Я скучал!

Филин отвернулся, пряча выражения своего милого лица, но мне не было нужды глядеть на него, чтобы понять глубину чувства.

— Уже совсем темно. Иди домой. — Попросил филин. — А то хватятся.

— Хорошо. Пойду. — Согласился я.

— А завтра…

Я не дал филину закончить, но перебил протяжно:

— …при-ду! — И помахал рукой, как крылом.

…

— Ну, так что? Нашёл ты свою птицу?

— Нет. Разве отыщешь её теперь… в темноте.

Моя милая соседка, тётя Саша…

Я шёл по своим делам, более того — спешил на встречу. И тут, проходя через арку, увидел тётю Сашу. Хрипло дыша, она несла две сетки с продуктами, мороженой рыбой для кота и селёдкой для сына. Сквозь фату авоськи дули щёки клубни картофеля, сорил шелухой репчатый лук и молочная бутыль, свесив голову наружу, хлюпала в такт шагам.

Я не любил опаздывать, но не донести соседке поклажу домой я не мог.

— Давайте, помогу. — Принимая сумки из рук, предложил я.

— Помоги… — Сипло согласилась тётя Саша.

— Вижу, вы всё не для себя, вам же ничего из этого нельзя… — Заметил я, и, подстраиваясь под тяжёлую походку соседки, убавил шаг.

— Нельзя. И не хочется мне ничего. Но их-то кормить надо.

— Конечно. — Согласился я, и похвалил. — У вас прямо-таки царский ужин — селёдка с картофельным пюре.

— Да ну, мы не графья. Мы люди простые, и пища у нас простая.

— Скажете тоже! Такого пюре, как вы делаете, я ни у кого не ел!

— Да, ладно тебе, не выдумывай. — Нашла в себе силы улыбнуться соседка.

— Правда-правда! Оно и нежное, и вязкое в меру, и без сырых яиц…

— И без комочков… — Добавила тётя Саша.