Няка

Если бы тренер узнал, что и в его, и в Ульяниной бутылке находится один и тот же «Элитан», он бы очень удивился. Брусникин был чрезвычайно осторожен. А вдруг Казаринов скурвится и отнесет бутылку куда не надо? Или сболтнет чего лишнего Ульяне? Поэтому первые три недели он испытывал нового знакомого. И когда убедился, что Казаринов полностью послушен его воле, приступил к финальной части своего плана. Если бы Брусникин знал, что в «Аполло» уже расставил сети эфэсбэшник Пох, он отказался бы от этой затеи.

На исходе третьей недели Максим передал тренеру бутылку с «Элитаном», в которую добавил артакцин – сильный растительный яд. Брусникин уже опробовал его на «Евжеше» и остался доволен его отсроченным, но беспроигрышным действием. В предвкушении скорого триумфа он места себе не находил от мрачной радости: спустя 12–14 дней после роковой тренировки Ульяне надлежало скоропостижно скончаться от острой почечной недостаточности. Он не сомневался, что патологоанатомы, увидев нездоровые внутренности покойницы, не будут доискиваться истинных причин смерти. Чего еще мудрить, когда почки, поджелудочная и печень ни к черту? Ясно, как день, что перед ними – очередная жертва жесткой диеты и неумеренных физнагрузок.

Но прошло и 12, и 13, и 14 дней, а Кибильдит все еще топтала эту землю. Брусникин встревожился: неужели его обманули с сырьем? Что ж, надо ускорить процесс. И он передал Казаринову напиток, в который был подмешан высушенный и истолченный пурпуксин – растительный яд, добытый им из поганого гриба, произрастающего в окрестностях Колдобино. Этот токсин нравился Брусникину тем, что действовал в течение 12 часов.

…Когда Ульяна скончалась прямо в клубе, Кирилл в шоке прибежал к своему «Марку». Брусникин ужаснулся, впал в ступор, затем прослезился…

– Какой кошмар, – всхлипнул он. – Порок сердца? Острая уремия? Это такая потеря для российского… да что там, мирового кинематографа… А где бутылочка?

– Ой, – растерялся Кирилл. – Прости, я так суетился, пытаясь спасти Ульяну, что совершенно забыл про бутылку… Это смертельно?

– Как сказать, – двусмысленно усмехнулся Максим. – Я же говорил, что бутылки нужны для отчетности. Взгреет меня, конечно, академик Качалин…

– Я тебе завтра принесу парочку, у меня в тренерской отложены…

После смерти жены Брусникин намеревался навсегда исчезнуть из жизни Казаринова. Не тут-то было. Через пару дней, направляясь в Колдобино, Максим заметил, что за ним неотвязно следует темная иномарка. В темноте он не мог разобрать, кто сидит за рулем. Почувствовав неладное, он прибавил скорость. Но преследователь тоже надавил на газ. Тормознув у въезда в деревню, Брусникин вышел из машины. В кармане он, точно эспандер, ритмично сжимал рукоятку ножа.

– Кирилл?! – его удивлению не было предела, когда из «Форда» появилась атлетичная фигура тренера. – Зачем эти гонки преследования? Что ж ты не позвонил?

– Я звонил… но ты трубу не брал…

– Что тебе нужно? Как ты меня напугал!

– Марк… я не знаю, зачем ехал за тобой… вернее, знаю… я не могу думать ни о ком другом после того, как ты накрыл мою руку своей… а когда ты обнял меня в кафе…

У Брусникина все внутри словно огнем обожгло: от необычайно острой смеси любопытства и радости.

– Я, может, неправильно тебя понял… – завел он.

– Все ты правильно понял, – Казаринов сделал к нему шаг. – Я чувствую, что ты в теме.

– В какой еще теме?

– Будь настоящим мужиком и признайся наконец хотя бы сам себе, – и Кирилл, выделяя каждое слово, произнес: – Мне. Не нужны. Эти. Целлюлитные. Дуры.

Брусникин нервно всхохотнул:

– Ты прав, целлюлит мне как-то не очень.

– Мне. Не нужны. Эти. Тупые. Самки, – Казаринов взял его за руки. Кругом было темно, но Максим каким-то чутьем понял, как расширились зрачки его визави.

– Они мне и в самом деле безразличны, но…

– Мне. Нужен. Только. Ты, – и Казаринов сильно, но вместе с тем очень нежно, обнял Брусникина.

Максим слабо трепыхнулся в его объятиях, но тут же затих. Ощутив на губах мужской поцелуй, он понял, что интуиция его не подвела: это было именно то, чего он искал последние 17 лет. То, чего так хотел, но боялся себе позволить.

Явившись к милому другу на следующий день после его капитуляции, Кирилл развернул перед ним постер с молодым Киану Ривзом.

– Как вы похожи, – прошептал он, волнуясь. – Я всю жизнь искал такого, как он. Но ты гораздо красивее, морковка (так он ласково прозвал «Марка»). И теперь над моей кроватью будут висеть только твои фотографии.

– А вот этого не надо, – Брусникина бросило в холодный пот. – Верни лицедея на место.

Казаринов пожирал его вожделеющим взглядом.

– Я так хочу, – капризно протянул Максим и тут же ужаснулся себе: именно таким тоном с ним разговаривали его так называемые любимые женщины.

* * *

Брусникин считал дельце успешно обтяпанным. И даже шумиха, которую местная пресса подняла вокруг гибели Ульяны, его не взволновала. До поры-до времени. Вскоре Ревягина тревожно сказала: