Няка

«Девочки, милые, я худею! У меня ушло уже пять килограммов! Какое счастье, что это возможно без диеты, без фитнеса, только с помощью сил природы. Сегодня няка рассказал мне немного о моей чудесной травке. Девочки, вы не поверите, это какая-то редкая колючка, которое есть только в Каракумах и только с восточной стороны барханов. Ему это травку привез друг-путешественник. Он рассказал, что на многие километры вокруг не встретил ни одной полной женщины. Весь секрет в том, что они пьют эту травку, как мы пьем чай».

Уже теплее. Теперь мы хотя бы знаем, что это некая каракумская колючка. Кого бы снарядить в экспедицию за чудо-растением? Как назло, среди знакомых – ни одного любителя экстремальных путешествий. Эх, если б знала, что так дело повернется, то ни за что не отхлестала бы Серегу-альпиниста букетом засохших эдельвейсов! Десять лет назад ради меня он был готов и на Джомолунгму вскарабкался, и Каракумы переползти…

«На душе тоскливо. Все валится из рук. Жить стало как-то неинтересно. Решила почитать – голова разболелась и глаза слипаются, хотя спала сегодня до одиннадцати. И желудок что-то ноет – наверно, съела что-то не то, и у меня обострился гастрит. Правда, весы показывают уже минус 10 килограммов, и это радует. Пишу этот дневник как в тумане. Няка советует мне прилечь. Сделаю, как он говорит. Он так обо мне заботится!»

Зина пролистнула еще пару страниц. Стиль Лулу не захватывал, и бороться со сном уже не было сил. Да и зачем читать все эти девичьи сопли дальше, когда рецепт похудения и без того уже ясен? Надо искать каракумскую колючку – и стройная фигурка будет гарантирована. Но с какой стати Алиночка решила, что это дневник Кибильдит? Ну, няка. Ну, Лулу. Ну, травки. Но на этом и все.

Ложась спать во втором часу ночи, Зина вдруг подумала: интересно, почему Лулу перестала писать? «Не надо искать сложное там, где все просто», – вспомнила она слова Миши. «Наверно, Лулу похудела и остыла к этой теме», – решила Рыкова и отвернулась к стене.

* * *

Едва Зина открыла глаза, как к ее дивану, едва ступая на носки, подошла Криворучко и умильно сказала:

– Доброе утро! Тебе записка.

– Как вносишь корреспонденцию? – напустилась на нее Рыкова. – В следующий раз чтобы все письма были разложены на подносе… От кого?

– От него, – загадочно отвечала Криворучко. – Утром, когда я бегала за свежими сливками тебе к завтраку, у подъезда ко мне подошел такой няка…

– И что этот ловелас? Сказал, что ты похожа на Корнелию Манго?

– К сожалению, он интересовался не мной, а тобой. Ну, как ты спала, чем занималась перед сном… а потом попросил передать тебе эту записку. Так все романтично!

– И ты согласилась притащить мне записку от какого-то проходимца? О бесчестье! – картинно заломила руки Зина. – Впрочем, давай ее сюда.

Развернув листок, Рыкова прочла несколько строк: «Милая Зина! Очень жаль расставаться с тобой, но мне предстоит командировка. Как только вернусь, сразу же к тебе приеду. Буду очень скучать. Миша»

– Сколько деликатности, сколько такта, – заметила Зина.

А когда Криворучко неловко изобразила, что не имеет понятия о содержании записки, Рыкова бросила:

– Не паясничай. Никогда не поверю, что ты не сунула нос в мою переписку. Что это за какофония? – добавила она, прислушавшись к звукам, доносящимся с кухни.

– Я вроде побрызгала освежителем воздуха…

– Дура! Кто там терзает музыкальный инструмент?

– А, это твоя сестренка репетирует пьесу.

– Свалились эти родственнички на мою голову, – прошипела Рыкова. – И еще одна собирается! Тебе там как на лоджии, не скучно? Вон какая красавица стала. Цвет лица-то какой… сливки с малиной!

– На лоджии и так не развернуться, Зин, – заныла Оксана. – Второй человек туда никак не влезет…

– Христос терпел и нам велел, – назидательно произнесла Рыкова. – И потом пойми, это же все временно. Скоро получишь наследство и купишь себе хоть трехэтажный коттедж в Березополье.

– Скорей бы, – мечтательно улыбнулась Криворучко.

* * *

– Как-как? Плацебо? – переспросила Корикова.