Няня

Об этом затруднении мать явно не подумала. Такие мелочи, как уход за детьми, – не ее конек. Привыкла, что подобными вопросами занимаются другие люди. Ушла няня, замену найти не получилось? Ну и что? Отправим морально убитого ребенка в закрытый интернат. Что с того, что дочери всего восемь?

– Если так получится, попрошу Антеа забирать Руби из школы, а потом готовить ей что-нибудь к чаю, – предлагает мать. – На занятия я смогу возить ее сама – при условии, что ты будешь работать не больше пары дней в неделю.

– Это нереально, сама же понимаешь. Ты никогда в жизни не присматривала за ребенком.

– А за тобой?

– Неужели?

– Джослин, почему ты все время злишься?

Не успеваю ответить – к нам вприпрыжку бежит Руби. Дочь улыбается. Редкий случай после первого визита в местную школу. В руках у нее корзина, до краев наполненная спелыми красными ягодами. Футболка, лицо и руки перепачканы клубничным соком.

– Смотри, сколько я набрала! – кричит она, и мы хвалим ее в один голос:

– Дорогая, ты просто молодчина!

Мы с Руби прячемся в голубом зале – к матери пришли гости на партию в бридж. Я слышала, как они болтают на подъездной дорожке, вылезая из автомобиля.

– Не забудь, ни слова при Джинни о визите полиции.

– Я слышал, что эта история ее чрезвычайно нервирует…

– Занервничаешь тут, еще бы…

Гости исходят ядом, словно гарпии, однако я к матери не испытываю ни малейшего сочувствия. Что посеешь, то и пожнешь.

Мы с дочерью уговорили ее подписаться на «Нетфликс». Задумка оказалась удачной. Втроем посмотрели сериал «Корона», хотя мать постоянно бубнила, что, дескать, встречала некоторых персонажей фильма в реальной жизни. Я не стала ее одергивать: Руби просто упивается историями, которые рассказывает бабушка.

Свернувшись клубочком на диване, пересматриваем «Губку Боба». Руби хихикает, а мне грустно: вспоминаю, как мы крутили этот мультик втроем, с Крисом. Переехав сюда, мы лишили себя этих маленьких приятных занятий, когда никто никого не достает и каждый точно знает, что остальные двое его любят.

– Мам? – подает голос Руби.

– Что, дочь?

– Почему ты никогда не называешь бабушку мамой или мамочкой?

– Даже не знаю. Так повелось с самого начала, но не могу вспомнить почему.

– Как-то странно…

– Наверное. Но теперь уже ничего не изменишь.

На самом деле мне нравится, что между мной и матерью есть дистанция. «Мама» предполагает близость, которой между нами никогда не было.

Однажды я случайно назвала «мамочкой» Ханну в присутствии родителей. Помню, как все замерли. Первым заговорил папа:

– Ты ведь просто ошиблась, не так ли, Джослин?

Мать едва не прожгла Ханну взглядом, а меня охватил жуткий стыд. Няня потупилась. Сказать ей в мою защиту было нечего, и я, заикаясь, пробормотала:

– Я правда ошиблась. Извини.

– К кому ты обращаешься? Ко мне или к ней? – бросила мать.

– К тебе.

Я не тронулась с места; не подбежала к матери, не обняла ее, как наверняка поступила бы с Ханной.

– Ну и хорошо, – подытожил папа. – Будем считать, что все разъяснилось.

Он кивнул няне, и та повела меня прочь. Уже из коридора я услышала, как мать с отцом тихо, но раздраженно обменялись несколькими фразами, а затем мать крикнула:

– Родная дочь меня ни капли не любит!

Ханна лишь крепче сжала мою руку.

Толкаю дверь папиного кабинета, и та неслышно отворяется. Комната совсем небольшая: два потертых кресла с изогнутыми спинками у камина, книжные стеллажи от пола до потолка, письменный стол – вот и вся обстановка. На полках много знакомых книг по рыбной ловле и собрание первых изданий Киплинга, которым отец особенно дорожил.

На одной из полок, там, где должен стоять каталог Холтов, зияет пустое место. Как жаль! Сейчас бы с ним поработать, изучить записи о коллекции произведений искусства, находящихся в распоряжении моего семейства… Каталог представляет собой толстый, бережно хранившийся и веками дополнявшийся фолиант, бесценный источник знаний для историков искусства. Каждому шедевру соответствовала определенная запись, где указывались его параметры, происхождение и цена. Как же у меня не дошли руки полистать его в юности…

Я нечасто общалась с папой за последние десять лет, но один разговор запомнила особенно. Мы тогда оба были страшно взволнованы, и обычной чопорности как не бывало. Дело в том, что каталог погиб при наводнении, и отец был совершенно опустошен.

Присаживаюсь за стол и открываю один из ящиков. Знакомый запах вновь напоминает мне о папе – я словно получаю удар под дых. Ящик завален всякой всячиной, и все эти мелочи мне знакомы, даже скрученная в рулон, испачканная чернилами бумага для склеивания поврежденных корешков. Вытаскиваю старую жестяную коробку из-под мятных пряников «Кендал». Помню, как папа угощал меня по выходным. «Смотри не проговорись маме с Ханной», – шептал он, и я отправляла сладости в рот, а потом долго их рассасывала, смакуя каждую нотку божественного вкуса.