Няня из газеты (ЛП)

Джульетта — это зрелище надо мной. Ее щеки раскраснелись, восхитительный оттенок розового доходит до кончика ее носа. Вишнёво-красные губы раскрываются от одышки, когда она прижимается ко мне. Ее зрачки расширены от похоти, и каждый раз, когда она трется обо мне, она крепко зажмуривает глаза. Хотел бы я запечатлеть этот момент и сохранить его навсегда, потому что она так чертовски красива, что у меня перехватывает дыхание.

Запрещено или нет, но я чертовски хочу ее. Я так долго хотел ее, и я устал сдерживаться. К черту последствия. К черту, что все скажут.

Я обнимаю ее за талию и переворачиваю нас так, что она прижимается ко мне, когда я наклоняюсь над ней. Ее ноги находят мою талию и соприкасаются, снова прижимаясь ко мне своей влажностью. Если я посмотрю вниз, то гарантирую, что на моих штанах останется мокрое пятно, от чего мне становится только тверже.

— Я хочу разложить тебя перед собой и выпить. Не торопиться с твоим телом. Поклоняться каждому дюйму, — говорю я.

Этот момент меняет все.

От этого возврата не будет. Никакого притворства, что я не прикасался к ней и она не корчилась подо мной. Хватит притворяться, и точка.

Это никогда не будет прежним.

Я поднимаю ее платье, медленно, дюйм за дюймом, не сводя с нее глаз, пока оно не оказывается у нее на талии. Только тогда я смотрю вниз и вижу мягкий изгиб ее бедер. У нее изгибы во всех важных местах. Места, где я собираюсь провести остаток ночи, поклоняясь ртом и языком. Меня манит крошечный ярко-розовый лоскут кружева, который треугольником обвивает ее киску, и как только я обматываю тонкий пояс вокруг кулака, дверь распахивается, и на пороге появляется Ари. Она сонно трет глаза, сжимая плюшевого единорога.

— Папа, — бормочет она.

Я слезаю с Джульетты и набрасываю на нее одеяло прежде, чем Ари хоть что-нибудь увидит. Она в полусне, ее глаза все еще закрыты.

— Эй, жучок, ты в порядке? — Я спрашиваю. Я встаю и быстро собираюсь, прежде чем подойти к ней.

Она хнычет: — Я что-то слышала. Я напугана.

— Хорошо, жучок, папа рядом. — Ее маленькие ножки возвращаются по коридору в ее комнату.

Несмотря на то, что она ушла, чары разрушены, и момент закончился. И теперь я понимаю, как близко все было на этот раз.

— Джульетта… — начинаю я, оглядываясь на кровать.

— Все в порядке, иди, — тихо говорит она. Ее одежда взлохмачена, и она выглядит тщательно зацелованной, и возбужденная часть меня хочет вернуться к тому, на чем мы остановились, но рациональная часть говорит, что мы совершили огромную ошибку.

Судя по выражению ее глаз, она видит мою нерешительность и беспокойство. Блядь, я не могу отключить голову. Я не могу перестать думать обо всех вещах, которые я могу потерять, делая это.

Стоя здесь, комната все еще кружится, а голова все еще кружится, и как бы мне ни хотелось притвориться, что момент не нарушен, теперь нам придется столкнуться с реальностью.

— Иди спать, Лиам. Мы можем поговорить завтра. — Она проходит мимо меня к двери, и я протягиваю руку и хватаю ее за руку.

— Я не жалею, — говорю я ей.

Она кивает, а потом, как и пришла… она ушла, и я задаюсь вопросом, не испортил ли я лучшее, что было в нашей жизни.

На следующее утро я со стоном открываю глаза. Лучи света проникают в комнату, заливая меня солнечным светом, такие чертовски яркие, что я почти ничего не вижу.

Твою мать. Такого похмелья у меня не было с тех пор, как я закончил школу. Я слишком стар для этого дерьма. Голова раскалывается, глаза горят, и мне кажется, что кто-то ударил меня отбойным молотком по затылку.

Хоть я и чувствую себя задницей, я помню каждую деталь того, что произошло прошлой ночью, и от этого становится еще хуже.

Что, черт возьми, я сделал?

Отбросив одеяло, я ставлю ноги на землю и понимаю, что я все еще полностью одет. Я даже не переоделся и не почистил зубы прошлой ночью. Поняв это, я направляюсь прямо в ванную и принимаю горячий душ, чищу волосы и зубы, затем надеваю спортивные шорты и футболку.

Я открываю дверь и направляюсь на кухню, и первое, что я слышу, это хихиканье. Такие озорные смешки, которые означают только одно.

Девочки замышляют что-то плохое.

Когда я сворачиваю за угол на кухню, я обнаруживаю, что Ари и Кеннеди сидят за столом с Джульеттой и рисуют на больших белых холстах.

У нас вообще есть такие? Джульетта, должно быть, подобрала их.

— Доброе утро, — ворчу я. Кофе — единственный способ выжить сегодня. Если бы Рид мог услышать меня прямо сейчас, он бы назвал меня киской, но я чувствую себя так, словно меня переехал мусоровоз. Я направляюсь к кофе и наливаю чашку черного.

— Доброе утро, папа! Ты хорошо спал? — спрашивает Ари.

— Да, жучрк, спасибо. Что вы двое задумали?

Кеннеди показывает мне свою кисть. Она вся в краске. На ней может быть больше краски, чем на холсте перед ней. Тем не менее, она все еще такая милая, что у меня болит сердце.

Мои девочки. Мой Мир.

— Мы рисуем картины для людей в доме престарелых моей бабушки. Чтобы скрасить их день. — Джульетта отвечает. Она избегает зрительного контакта и не спускает глаз с девочек и их картин.