Няню заказывали? или (не) Спящая красавица

Аврора вздохнула. Она всё-таки жуткая идеалистка. И откуда в ней это? Она вспомнила разговор с матерью: та тоже верила, что всё будет хорошо и даже сшила для нее подвенечное платье: такой подарок ко дню рождения, но, как оказалось, поспешный. Аврора больше не собиралась замуж, и мама была согласна, что в этом деле не стоит торопиться, если нет уверенности, а наряд будет ждать своего часа столько, сколько нужно. А когда разговор переключился на жизнь в Лондоне, Аврора не сдержалась и рассказала, что встретила мужчину, который… который… Она так и не смогла словами передать, что между ними происходит, но это было что-то совершенно отличное от чувств, которые она испытывала к Дрю. Маме не нужны были слова, чтобы определить состояние дочери, она всё поняла по волнению, сквозившему в каждом слове. Правда, закончился их разговор на привычной ноте: мать просила быть умнее и позвонить отцу, который из гордости никогда не сделает первый шаг. Она и сама до сих пор не разговаривала с ним и жила в противоположном крыле, но скучала, это чувствовалось. Аврора тоже была не в восторге от всей этой ситуации, но на сближение идти не желала! Отец первый должен признать, что был не прав!

Дверь кабинета старшего партнера распахнулась, и Аврора подняла глаза, с вежливой улыбкой наблюдая, как выходит состоятельная пара, а за ними следом высокий чернокожий мужчина в дорогом костюме-тройке. Вероятно, это и был мистер Льюис Паркер: пожилой, но даже примерно определить возраст было сложно – ближе к семидесяти, но может и старше.

– Мисс Данн, – поднялась секретарь, чтобы проводить, но мужчина жестом остановил ее и сам направился навстречу клиентке.

– Мисс Данн, извините, что заставил ждать.

– Что вы, – отмахнулась она, – это я раньше приехала.

– Льюис Паркер, – представился он.

– Аврора Данн, – она вложила свою руку в его.

– Интересно, семь лет назад мне оставили инструкции касательно наследства Авроры Клейтон.

– Я поменяла фамилию.

– Я знаю, – он тонко улыбнулся и указал на открытую дверь кабинета. – Пройдемте.

Еще в приемной она поняла, что услуги этой конторы стоят недешево, но кабинет мистера Паркера производил впечатление: просторный, с фактурным дубовым полом, массивной мебелью из красного дерева, вычурными бронзовыми ручками на дверях. Адвокат галантно усадил ее в элегантное кресло-чиппендейл с богатой тканевой обивкой и устроился напротив, за столом.

– Мисс Данн, сегодня вы официально вступаете в право пользования трастовым счетом, оформленным на ваше имя покойным Стюартом Клейтоном. Я призван разъяснить юридическую составляющую вопроса, но прежде вы должны ознакомиться, – он открыл лежавшую перед ним черную папку из толстой кожи и достал оттуда письмо, – с этим.

Обычный желтый конверт из плотной бумаги, на лицевой стороне которого большими буквами написано ее имя. Аврора улыбнулась: она сразу узнала руку деда. У них были прекрасные отношения, и она долго горевала после его смерти, хоть и была готова к такому исходу – иногда болезнь невозможно победить. Ей тогда только-только исполнилось восемнадцать: то, что понимаешь разумом, просто не может принять сердце. Аврора вскрыла письмо и достала сложенный вдвое рукописный лист.

Дорогая моя девочка,

Значит, я всё-таки умер. Что же, поделом мне. Наверное, всё же не следовало злоупотреблять табаком.

Аврора не сдержала улыбку: в этом был весь он! Самоирония в каждом слове.

Я не знаю, в какой из адских котлов меня затащат черти, но уверен, что буду по вам сильно скучать. Особенно по тебе. Я ни о чем в жизни не жалею, кроме того, что ушел рано: не выдал тебя замуж, не увидел правнуков. Но претензий к Создателю у меня нет: пожил я прилично, семьдесят пять – не так уж и мало! Хотя, конечно, можно и больше.

Аврора сжала губы, чтобы не захихикать: дедушка всегда умел рассмешить, но сейчас это вряд ли выглядело уместно.

Аврора, я хотел тебе рассказать, но не успел, поэтому приходится трусливо писать, хотя пальцы не слушаются и руки трясутся.

Она сглотнула: ничего вроде не произошло, а тон письма неуловимо изменился. Отчего-то стало не по себе.

У меня всю жизнь был друг, товарищ, ближе, чем брат. Мы были совсем детьми, когда немецкая авиация разбомбила город, а мне в ногу отлетел осколок, помнишь, я рассказывал?

Она помнила.