Нянька Сатана

«Внутри моей головы никогда не бывает тихо. Это плохо. Но, будучи роботом, я никогда не впадаю в панику. Это хорошо.

Эмоции меня не душат, не отвлекают, я всегда хладнокровен и выдержан. Я могу потерять сознание, но никогда не потеряю рассудок. А когда я прихожу в себя, сразу же принимаюсь анализировать происходящее, ведь даже будучи без сознания, я продолжаю принимать и запоминать аудиосигналы.

Это немного утомляет — отсутствие настоящих эмоций.

Я изображаю их, потому что люди ждут их проявления, люди ведь думают, что я всё-таки человек, поэтому приходится подыгрывать. Я изображаю эмоции, но не испытываю их. Я всегда хладнокровен и выдержан.

Иногда, конечно, скучаю по возможности разозлиться, стукнуть кулаком по столу, испугаться… Я помню, каково это — испугаться. Помню противное ощущение дрожащих рук, губ, холода внутри, беспокойства… Помню, мне это не нравилось, но теперь скучаю. Однако страх исчез до того, как я стал роботом — со своими чувствами я распрощался самостоятельно.

Я перестал бояться, и Цезарь это понял. Он тогда долго смотрел на меня, после чего сказал: „В страхе нет постыдного, это разновидность инстинкта самосохранения“. А я ответил: „Плевать на инстинкт, любую машину можно починить“. После этого Цезарь смотрел на меня ещё дольше и ушёл.

И не возвращался три дня.

Цезарь — не Бог, как бы он ни старался.

Он изменил меня снаружи, но не смог залезть внутрь. Свои чувства я убил сам. И некоторые из них — ещё до встречи с Цезарем.

Наверное, поэтому он не смог ничего сделать со мной.

Но я скучаю по эмоциям.

Однако иногда я рад, что их у меня нет. Потому что человеку трудно мыслить, будучи подвешенным к потолку, а роботу — плевать. Робот всегда хладнокровен и выдержан».

(Аудиофайл 625–789–8–209845

статус: любопытный

стереть: нет)

* * *

— Тебе не больно? — почти участливо осведомился Боксёр.

Вопрос вызвал вполне объяснимое недоумение:

— Учитывая обстоятельства, любой мой ответ выглядел бы глупо, — криво усмехнулся Сатана, чьи скованные руки были притянуты к потолку, отчего тело вытянулось в струну. Ему не было больно — искусственные конечности «держали» неудобную позу, — однако раздражало ощущение беззащитности, понимание, что он в полной власти Боксёра.

— Ты уже ответил.

— И что ты понял из моих слов?

Подвешенный за соседний крюк Майор саркастически — насколько это было возможно — усмехнулся, за что тут же получил по рёбрам от падлы, которого главарь — обладатель переломанного носа — называл Горьким. Ещё один подручный, знакомый друзьям Мешок, только-только уселся на перевёрнутый ящик — умаялся избивать пленников — и оттуда издал одобрительное восклицание. Майор коротко ругнулся. Боксёр неприятно улыбнулся.

В низеньком помещении — подвале бара, название которого друзья не разглядели, — было душно и влажно, резко, до тошноты, воняло потом и кровью. Пока — старой кровью, накопившейся за долгое время «использования» комнаты, въевшейся в стены и пол, но было очевидно, что рано или поздно падлы начнут резать пленников и к застарелому запаху добавится свежий, острый.

— Ты хорошо держишь боль… — протянул Боксёр, внимательно разглядывая обнажённого до пояса Фредди. — Тело у тебя тоже железное?

— Только конечности.

— Значит, ты просто крепкий парень?