Ньярлатхотеп

And where Nyarlathotep went, rest vanished; for the small hours were rent with the screams of nightmare.	И куда бы ни приходил Ньярлатхотеп, покой исчезал там; ибо предрассветную тишину разрывали крики ужаса.
Never before had the screams of nightmare been such a public problem; now the wise men almost wished they could forbid sleep in the small hours, that the shrieks of cities might less horribly disturb the pale, pitying moon as it glimmered on green waters gliding under bridges, and old steeples crumbling against a sickly sky.	Никогда еще крики ужаса не представляли собой такой проблемы для общества; теперь мудрецы почти жалели, что не могут запретить людям спать в предрассветные часы, чтобы вопли городов не так сильно терзали бледную, жалостливую луну, тускло освещавшую зеленые воды под мостами и старые шпили, крошившиеся о блеклое небо.
I remember when Nyarlathotep came to my city - the great, the old, the terrible city of unnumbered crimes.	Я помню, как Ньярлатхотеп пришел в мой город -великий, древний, страшный город бесчисленных преступлений.
My friend had told me of him, and of the impelling fascination and allurement of his revelations, and I burned with eagerness to explore his uttermost mysteries.	Мой друг рассказал мне о нем и о манящей прелести и очаровании его откровений, и я загорелся страстным желанием познать его глубочайшие тайны.
My friend said they were horrible and impressive beyond my most fevered imaginings; and what was thrown on a screen in the darkened room prophesied things none but Nyarlathotep dared prophesy, and in the sputter of his sparks there was taken from men that which had never been taken before yet which shewed only in the eyes.	Мой друг говорил, что тайны эти были ужасны и способны поразить самое воспаленное воображение; и картины, появлявшиеся на экране в затемненной комнате, предрекали то, что никто, кроме Ньярлатхотепа, не смел предрекать, и в суматохе своих вспышек он отнимал у людей то, что никогда не отнималось прежде, а лишь выражалось в глазах.
And I heard it hinted abroad that those who knew Nyarlathotep looked on sights which others saw not.	И я повсюду слышал намеки, что те, кто знал Ньярлатхотепа, наблюдали зрелища, недоступные для прочих.
It was in the hot autumn that I went through the night with the restless crowds to see Nyarlathotep; through the stifling night and up the endless stairs into the choking room.	Той жаркой осенью я шел сквозь ночь вместе с беспокойными толпами, чтобы увидеть Ньярлатхотепа; сквозь душную ночь, вверх по бесконечной лестнице, в тесную комнату.
And shadowed on a screen, I saw hooded forms amidst ruins, and yellow evil faces peering from behind fallen monuments.	И в смене теней на экране я видел закутанные в плащи фигуры посреди развалин, и злые желтые лица, выглядывающие из-за поваленных памятников.
And I saw the world battling against blackness; against the waves of destruction from ultimate space; whirling, churning, struggling around the dimming, cooling sun.	И я видел, как мир сражается с мраком, с волнами разрушения, которые шли из глубин космоса; вихрь, кружение, борьба вокруг тускнеющего, остывающего Солнца.
Then the sparks played amazingly around the heads of the spectators, and hair stood up on end whilst shadows more grotesque than I can tell came out and squatted on the heads.	Потом искры изумительно заплясали вокруг голов зрителей, и волосы у всех встали дыбом, в то время как тени, более гротескные, чем я могу описать, вышли и уселись на головах.