Ничего больше

Хардин прикидывался, что из всех женских имен помнит только имя Тессы. Так, Дакота у него стала Далилой. Не знаю, почему он так делал, но иногда я действительно верил, что он забыл все женские имена, кроме Тессы.

С этой парочкой часто происходило что-то странное.

Но я не хотел ночь напролет пререкаться с Дакотой из-за одного неудачного замечания.

– Хорошо. Давай поговорим о чем-нибудь более приятном, – предложил я.

Поскольку Дакота извинилась и, похоже, на самом деле не имела в виду ничего плохого, я хотел поговорить о ней.

Я хотел лежать рядом с ней в постели и вспоминать годы, когда мы были отвязными подростками и ночь напролет валялись на моем диване и смотрели кино, наперегонки поедая пепперони и роллы. Мама никогда не спрашивала, почему я трачу столько денег и покупаю пиццу коробками. Повод удивляться у нее появился, когда я стал заказывать комбинированные виды, которые до того терпеть не мог. Но она никогда не спрашивала, почему Дакота у нас так много ест. Думаю, мама знала, что с тех пор, как две пол-литровые банки пива стали стоить столько же, сколько упаковка пиццы, шансы на то, что в холодильнике Дакоты появится еда, а тем более пицца известного бренда, были очень невелики.

– Спасибо, – ответила Дакота, потупив глаза, я улыбнулся и придвинулся поближе.

– Ну давай, – я наклонился и поднял ее на руки. Она взвизгнула.

Она была еще легче, чем раньше. Так приятно оказалось снова держать ее на руках! Двадцать два шага до дивана – слишком мало, чтобы компенсировать последние несколько месяцев. Я бросил ношу на подушки. Дакота с тихим глухим звуком упала, ее подбросило в воздух, и она снова взвизгнула. Я отошел, а она тут же вскочила и, раскрасневшаяся и растрепанная, с хохотом побежала за мной.

Она бросилась на меня, а я отпрыгнул в сторону. Поскользнувшись на толстом ковре, к которому следовало пришить тесьму на следующий день после переезда, я прыгнул на стул, еле увернувшись от пальцев Дакоты. Подо мной что-то хрустнуло.

Я очень надеялся, что не сломал этот чертов стул.

Спрыгнул на пол и заскользил по нему в носках, но потерял равновесие и неудачно потянул мышцу. Выпрямившись, я понял, что штаны слишком узкие, поэтому ноги неестественно подогнулись. Сидя на полу, я развернулся, и Дакота бросилась ко мне. С озабоченным лицом положила одну руку мне на плечи, а другой приподняла подбородок и посмотрела на меня.

Я не мог остановить смех, уже живот болел, но нога не пострадала. Страх на лице Дакоты сменился радостью. Раздавшийся смех прозвучал, как моя любимая песня.

Я обнял ее за плечи и усадил себе на колени. Дакота обвила рукой мою шею и прижалась теснее, чтобы я ее поцеловал.

Ее губы были нежнее, чем мое прикосновение. Наши языки соприкоснулись, и я в который раз потерял голову.

Глава двадцать четвертая

Дакота водила пальцами по моим рукам от плеч к кистям и обратно, задерживаясь на бицепсах.

Я не притворялся, что не горжусь своим телом. Особенно если принять во внимание, что многие годы я его ненавидел. Впервые в жизни я чувствовал себя сильным и сексуальным, и я был на седьмом небе, когда она меня трогала.

– Я так по тебе скучала.

Голос Дакоты напоминал то ли крик, то ли стон. Сейчас она говорила со мной, с мужчиной, которым я стал, а не с мальчиком, каким был, когда встретил ее.

– Я скучал по тебе еще больше, – признался я.

Карие глаза Дакоты были полузакрыты, так что я с трудом мог разглядеть их цвет. Естественно, я знал, я помню ее глаза с давних пор. Я помню каждый дюйм ее тела, от родинки на левой ноге до медового оттенка светло-карих глаз. Она всегда говорила ребятам в школе, что небольшая отметина на ее лице – это шрам, оставшийся после драки в другой школе, где она раньше училась, но это была неправда. Она всегда пугала одноклассников страшными историями, но дома она была совсем другой.

– Я хочу тебя, Лэндон, – горячо прошептала Дакота и впилась в меня губами.

Она пыталась поднять мою футболку на спине, одновременно осыпая поцелуями мою шею. Пол был холодным, а тело Дакоты – ужасно горячим. Я был взволнован и возбужден, моя голова лихорадочно работала.

– Помоги мне, – Дакота дернула футболку изо всех сил, – я не могу ее снять. – Она лизнула мою шею.

Я с трудом заставил себя оторваться от Дакоты, подгоняемый желанием сорвать с нас обоих всю одежду. Стащил свою университетскую футболку и швырнул через всю комнату… но она зацепилась за лампу и повисла на ней. Комната окрасилась в красный.

Я так чертовски неловок, что не могу сексуально бросить футболку? Да ладно?

Я надеялся, она заметила, что я в красном – этот цвет ей нравился на мне больше всего, – и в спортивных штанах, как она любит. Мне казалось странным, что ей так нравится моя домашняя одежда, но чувства, которые у меня вызывали ее майка и тренировочные штаны, вносили некоторую ясность.

– Иди сюда.

Голос Дакоты – как карамель. Сладкий и притягательный.

Я вернулся с мыслью, не стоит ли нам пойти в мою комнату. Разве не странно раздеваться, сидя на полу в гостиной?