Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель

Ферре говорил с той страстной убежденностью, какую дает только великая вера, и Луиза слушала его не в силах отвести взгляда от бледного, вдохновенного лица.

— Может быть, не все помнят, как умер Боден?! — продолжал Ферре. — Напомню! Это произошло в декабре пятьдесят первого, на баррикаде Святой Маргариты. Какой-то глупец попрекнул Жана депутатским жалованьем: «Э, вы годны лишь на то, чтобы получать свои двадцать пять франков в день!» Боден ответил: «Сейчас я вам покажу, приятель, как умирают за двадцать пять франков!» Поднялся на баррикаду и тут же упал, пронзенный десятками пуль…

Луиза не знала подробностей гибели Бодена и слушала с возрастающим волнением. Ферре предложил воздвигнуть памятник погибшему и первый положил на могильную плиту десятифранковый билет. Тут же избрали комитет, и в чью-то потрепанную шляпу щедро полетели серебряные монеты и купюры…

По окончании митинга Луиза догнала Теофиля у кладбищенских ворот, остановила.

— Вы прекрасно говорили! — сказала она. — Разрешите пожать вашу руку!

Сняв пенсне, он смотрел, близоруко щурясь, большие антрацитовые глаза были детски-чистыми и печальными.

— Я говорил то, что думаю, во что верю!

Так началась их дружба, которой было суждено трагически оборваться спустя всего три года!

Они часто встречались — на рабочих и студенческих собраниях Монмартра и Бельвиля или в облюбованных молодежью кафе и кабачках. Там всегда было шумно и весело, за квартой дешевого вина — бутылка шестнадцать су — компания могла провести вечер, обсуждая горькое настоящее и прекрасное будущее Франции.

Здесь не стеснялись крепких словечек, а если опознавали в ком-либо переодетого шпика, давали «навозу Империи» — так выражался Ферре — заслуженную взбучку, К этому времени Теофиль оставил работу счетовода в конторе некоего упитанного мосье и целиком углубился в политику, зарабатывая на хлеб и стакан вина репортажами в оппозиционных газетах и журналах, в том те рошфоровском «Фонаре» и в «Улице».

— Если бы вы знали, Луиза, — не раз говорил Ферре, — как я презираю эту ползучую мразь, готовую на любые подлости, лишь бы вскарабкаться повыше! И, заметьте, Луиза, чем мельче, чем подлее человечишка, тем яростнее он лезет вверх!

Горячий, необузданный, поклоняющийся такому же неистовому Огюсту Бланки, Теофиль всегда готов был вмешаться в потасовку, где представлялась возможность наделить тумаками прислужников Баденге. Именно это и привело его через год после знакомства с Луизой в «Бастилию Второй империи» — так окрестили парижане тюрьму Сент-Пелажи.

Об аресте Теофиля Луиза узнала из газет. Узнала и страшно встревожилась, внезапно поняв, что ей далеко не безразличен бородатый, близорукий юноша.

Купив кое-какой снеди, фруктов, коробку недорогих сигар, она за три су взгромоздилась на империал омнибуса и поехала на левый берег.

Не менее часа ей пришлось прождать в разношерстной толпе, у высокой неряшливо оштукатуренной стены, — зимний ветер лениво пошевеливал над глухими воротами трехцветный флаг.

Ворота тюрьмы, охраняемые угрюмым часовым в высоком кивере, оставались закрытыми, а толпа росла, все подходили и подходили женщины — жены, матери, невесты, сестры. У всех — корзинки или узелки с передачами. Негромко переговаривались, делились радостями и невзгодами.

В толпе Луиза увидела девушку, ее лицо показалось знакомым, хотя Луиза не встречала ее никогда. Темные глаза, выбивающиеся из-под шляпки курчавящиеся черные волосы, нос с горбинкой. Девушка не носила очков, но, видимо, страдала близорукостью и как-то по-детски щурилась, когда хотела что-нибудь рассмотреть. И вдруг Луиза поняла: да ведь это сестра Теофиля, он часто говорил о ней с такой любовью!

Луиза подошла.

— Простите. Вы Мари Ферре?

— Да-а-а, — недоуменно протянула девушка. — А вы?..

— Я… — Луиза смутилась и почувствовала, что краснеет. — Видите ли… Я знаю вашего брата по монмартрским клубам, встречала в библиотеке Святой Женевьевы. Мы одинаково думаем обо всем… И вот… я хотела…

— Понимаю, понимаю! — Мари улыбнулась Луизе так открыто и доверчиво, словно они были знакомы всю жизнь. — Он мне говорил о вас… Вы Луиза Мишель?

— Да!

Они разговорились и сразу же подружились. Луизе, конечно, не хотелось обнаруживать перед Мари подлинных своих чувств. Для нее привязанность к Теофилю была одновременно и женской, и как бы материнской, — все же она, к несчастью, была старше его на пятнадцать лет! А Мари… Ей казалось естественным, что все женщины Парижа влюблены в ее прекрасного брата. Мари рассказывала о своей семье, о матери и об отце, Лоране Ферре, о Теофиле. О мелочах, из которых в итоге складывается облик человека. Луиза от души посмеялась над детскими прозвищами Теофиля — Маршал Нос, Полишинель, Безносый, Маркиз Карабас.

А потом Мари заговорила о Рауле Риго, и по тому, как вспыхнули ее щеки, как зазвенел голос, Луиза поняла: Мари влюблена в Рауля без ума.