Ничего, кроме нас

— Были такие мысли…

Честно говоря, до сих пор я пребывала в полной уверенности, что меня ждет погружение в мир литературы. Но, говорю же, мои взгляды на мир постоянно менялись.

— Тогда нам надо это обсудить, — предложил профессор. — Я стараюсь не упускать таланты.

Этим комментарием он сразил меня наповал.

— Спасибо, профессор.

— Завтра я на кафедре с двух до четырех часов. Вам это удобно?

— Конечно.

— Вот и хорошо.

И, перехватив портфель в другую руку, Хэнкок зашагал прочь.

Из корпуса я вышла, чувствуя, что голова идет кругом. День явно задался. Решив, что мне необходимо отметить это чашечкой кофе, я направилась в студенческий клуб — кофе там был не такой скверный, как в других буфетах кампуса. Сама того не замечая, я шла, широко улыбаясь и помахивая сумкой. Неужели во мне разглядели что-то интересное и даже, возможно, оригинальное? Это просто не умещалось у меня в голове.

Подойдя к студенческим почтовым ящикам, я повернула ключик и вынула конверт. Внутри оказалась довольно аляповатая открытка из чилийского Вальпараисо. На ней были изображены рыбаки и девушки в костюмах крестьянок. Цвета были пронзительные, и все это напоминало раскрашенную афишу Кармен Миранды. Я перевернула открытку.

Сестра, я в Чили. Делаю папину грязную работу и поражаюсь, как я в это вляпался. Никому эту открытку не показывай, ничего не говори маме и уж точно не проболтайся Питеру, но то, что здесь творится… скажем так: я чувствую себя грязным.

Я убрала открытку.

Папину грязную работу?

Глава шестая

Та открытка от Адама продолжала меня мучить. Тем более что я сразу же брату ответила (получила, прочитала… напиши подробнее…), но от него пока не пришло больше ни слова.

Через месяц после начала семестра на родительские выходные приехали папа с мамой, мы с ними провели вдвоем час, пока мама покупала мне новые простыни и полотенца (те, которые я приобрела сама, она назвала «ужасными, противными и дешевыми»).

Как только она отбыла на нашем семейном автомобиле, я начала расспрашивать отца:

— Как дела у Адама в Сантьяго?

— Все хорошо, справляется. Я не так часто его вижу. Он по большей части трудится в Икике. Это там, где рудник, так что наш Адам в центре событий. Занимается важным делом.

— А что именно он делает?

— Финансы, ты все равно не разберешься.

— А ты попробуй, вдруг пойму?

— С каких это пор ты заинтересовалась международным финансированием горнодобывающей промышленности?

— Мне интересно, чем занимается Адам.

— Вот пусть Адам тебе и рассказывает.

— Но он далеко, в пустыне, до него пять тысяч миль. Да и писать Адам не мастак.

— На Рождество он приедет домой. Тогда все тебе и расскажет.

— А почему ты не можешь сказать сейчас? Может, он делает для тебя какую-то грязную работу?

— Грязную работу? — переспросил папа презрительно, с мрачной усмешкой. — Ты ж ничего не знаешь о том, что мы там делаем, на юге.

— Но это грязный бизнес?

Папа закурил.

— Любой бизнес — грязь, — бросил он наконец и посмотрел так, что я поняла без слов, что он хочет сказать: и больше ты от меня об этом ни слова не услышишь.

Позже в тот же день мы остались наедине с мамой, и я поинтересовалась уже у нее, все ли в порядке у Адама. Она стрельнула в меня взглядом:

— Тебе известно что-то, чего не знаю я?

— Просто интересно, как там у него дела.

— Мой сын звонит мне раз в десять дней и каждый раз говорит, что все у него прекрасно. А вот ты от меня что-то скрываешь.

— Мам…

— Не мамкай. Скажи мне правду.

Очередная проблема с моей матерью заключалась в том, что от нее невозможно было что-то скрыть — что-то заподозрив, она превращалась в агента ФБР и не отступалась до тех пор, пока не вытянет из тебя всю информацию. Потому я так мало с ней и откровенничала — даже малейший намек на то, что я что-то знаю, вот как сейчас, выливался в допрос третьей степени.

— Если ты не скажешь мне, что знаешь про Адама, я пожалуюсь твоему отцу.

— А если нажалуешься, вы снова поцапаетесь и еще больше попортите крови себе и нам всем. Но если ты так хочешь, мама, давай. А то уик-энд что-то очень уж мирно проходит. За весь день ни одной ссоры — прямо-таки рекорд для нашей семьи.

Может, ради разнообразия, но мама меня послушала. Однако на следующее утро, когда родители уезжали, она обняла меня и прошипела на ухо:

— Я этого так не оставлю, разберусь во всем.