Ничего, кроме нас

— Он просто очень умный, — улыбнулась я.

— Так у тебя с ним все серьезно?

— Я вообще-то с ним съезжаюсь, пап.

— Да, я слышал.

— Ты грозился, что не будешь давать мне денег, если мы будем с ним жить в грехе. Так меня это устраивает. Мне предложили работу в библиотеке колледжа. Двадцать часов в неделю, по два доллара в час. Из этих денег я смогу оплачивать жилье. Еще я ходила в финансовый отдел, узнавала насчет студенческих пособий. Мне там сказали, что я могу оформить ссуду на оплату обучения на ближайшие два с половиной года, а выплачивать ее можно в течение двадцати лет после окончания учебы. А профессор Хэнкок даже пообещал, что приложит все усилия, чтобы я получила стипендию.

— Что еще за профессор Хэнкок?

— Может быть, самый гениальный человек, которого я когда-либо встречала.

Отец поморщился:

— Ничего себе заявка.

— И он, кстати, обо мне довольно высокого мнения.

— И пытается залезть тебе в трусы?

— Господи, пап…

— Просто спросил.

— А подтекст был такой: если он думает, что я не дура, то только потому, что хочет меня трахнуть.

— Воздержитесь от таких выражений, юная леди.

— Воздержись от дискриминации женщин.

— Какая еще дискриминация! Просто нормальное отцовское беспокойство. Дай-ка угадаю: он истинный джентльмен, рыцарь без страха и упрека?

Я почувствовала, что краснею, но все же умудрилась пробормотать:

— Да, он такой.

Папа кисло улыбнулся:

— Я вижу, ты втюрилась в этого типа.

— Так несправедливо, — зло прошипела я, заливаясь румянцем. Мы стояли достаточно далеко, так что мама и Боб не могли слышать наш диалог. — Мой отец не собирается больше оплачивать мое обучение, а этот профессор — который оценил мой интеллект, и не более того! — вмешивается, чтобы помочь. Потому что, в отличие от моего отца, он верит в меня.

— Нечего звонить всем подряд, что у тебя отец-самодур.

— Пойми, папа. Я не хочу, чтобы ты хоть в малой степени чувствовал себя обязанным меня содержать. Тем более ты считаешь, что я своим поступком нарушаю моральные нормы.

— Никогда я не говорил такого.

Я улыбнулась, подняв глаза к небу.

Папа нахмурился:

— Хорошо, допустим, я это сказал. А теперь хочу, чтобы ты это забыла. Можешь ты это сделать? Видишь, твой старик извиняется.

— Не нужно извиняться, папа. И платить за меня не надо…

— Ну ты и штучка! Жалко, что и слушать не захотела о юридическом. Из тебя бы вышел отличный прокурор — заставила бы плохих парней обливаться по́том.

— У меня нет такой цели… — Я решила, что пора сменить тему: — Когда ты в следующий раз летишь в Чили?

— Во вторник.

По его голосу я почувствовала, что отцу не терпится поскорее вырваться отсюда через южную границу.

— Как Адам? Справляется?

— Отлично, насколько я могу судить.

— Что у него там… новая грязная работа?

— А ты все никак не уймешься?

— Когда от меня что-то скрывают, во мне просыпается упрямая ирландская девчонка. На Рождество он приедет?

— Если у него не будет других планов… А другой твой брат со своей новой подружкой-святошей собрался в Монреаль.

— У Питера новая девушка?

— Вы что же, до сих пор с ним не разговариваете?

Я только пожала плечами.

— Видно, он всерьез перед тобой проштрафился, раз ты до сих пор его не простила.

— Все уладится в конце концов.

— То есть это ты мне намекаешь: «Папа, не лезь не в свое дело»?

— Я немного злопамятна, — усмехнулась я.

В глубине души я и сама понимала, что слишком сурово обошлась с братом, но ничего не могла с собой поделать, не могла отделаться от мысли: как же он мог удрать вот так с малознакомой девушкой, особенно в тот момент, когда, учитывая все случившееся в Олд-Гринвиче, я так нуждалась в заботе старшего брата.

— Ты злопамятна? — переспросил отец. — Не пойму, в кого бы?

Два дня прошли сносно — в большой степени благодаря тому, что Бобу удалось успокоить моих родителей. Как это было интересно — обнаружить, что чужой парень, представитель моего поколения, способен очаровать двух этих людей, невероятно вспыльчивых, взрывоопасных, рядом с которыми у меня возникало ощущение, что они втягивают меня в какой-то опасный водоворот. Родители настояли на том, что будут провожать нас вдвоем. Ранним утром в воскресенье они довезли нас на машине до Стэмфорда и посадили на пассажирский поезд до Бостона, чтобы там мы пересели на автобус, идущий в Брансуик.

На вокзальном перроне папа меня обнял.

— Я всегда знал, что ты найдешь правильного ирландца, — шепнул он мне на ухо.

Мама — на то она и мама — выразилась даже более определенно:

— Если ты упустишь этого парня, я тебе никогда не прощу.

Боб обменялся рукопожатием с папой, а маму обнял, и она сказала достаточно громко, чтобы я расслышала:

— Она тебя не заслуживает.

И вот мы уже сидим в вагоне второго класса и смотрим в окно на пролетающие мимо пригороды Коннектикута.

— Все прошло гладко, — заметил Боб.

— Пока мама не выступила со своей последней ремаркой.

— Тем и хороша жизнь в колледже, что мы можем, фигурально выражаясь, оставить все это за дверью.