Ничего, кроме правды

На словах и на бумаге все выглядит так очевидно, так просто. Но как же тяжело было ломать устоявшиеся стереотипы на деле! С каких только сторон не обрушивался на Ивета шквал беспощадной критики и брани. Его обвиняли во всех смертных грехах не только представители оппозиции, но и некоторые политические «единомышленники». Некоторым министрам от Ликуда его стиль работы пришелся не по душе. Им куда ближе была старая добрая манера — рутинная и неторопливая. Пресса также подвергла его беспощадной критике. «Крестовый поход» журналистов на Либермана объяснялся как традиционно левацкими настроениями израильской пишущей братии, так и его «русским» происхождением. В этой войне против Либермана СМИ не брезговали ничем.

Либерман посягнул на еще одну священную корову израильского истеблишмента: он первым открыто заговорил о пороках в работе правоохранительной и судебной систем страны. Сегодня, когда достоянием гласности стало огромное количество высосанных из пальца уголовных дел, заведенных исключительно по политическим соображениям, когда вскрылись факты прямых попыток прокуратуры воздействовать на политическую систему страны, все это звучит едва ли не тривиальным. Но тогда заговорить об этом было смелостью, граничащей с безрассудностью и политическим самоубийством. Реакция последовала незамедлительно: уголовные дела на Либермана стали заводиться десятками. Разумеется, позднее все они лопнули как мыльные пузыри, но нервы они потрепали «директору Израиля» изрядно.

Трудно было бесконечно отбиваться от нападок, ругани, грязной возни вокруг его имени и вокруг его семьи. Он устал от клеветы и оскорблений. А, главное, ему постоянно мешали работать. Все его инициативы натыкались на непреодолимую стену бюрократии. Либерман объяснял это так:

«Моих противников не интересует ничего, кроме целости их собственной шкуры. Они цинично используют в личных интересах все недостатки нашей государственной системы, все наши беды. В противостоянии бюрократов и тех, кто пытается что-то сделать — бюрократы всегда оказываются сильнее. При этом неважно, какое правительство у власти — левое, или правое. Бюрократия абсолютно аполитична. У нас сложилась нетерпимая ситуация. Никто ничего не может, а, главное — не хочет решать. Никто ни за что не отвечает. Когда я пытался что-то сделать в министерстве главы правительства, меня обвиняли в посягательстве на нормы демократии, в диктаторских замашках и т. п. Меня называли «русским медведем», «слоном в посудной лавке». Я выдвинул, по меньшей мере, полтора десятка масштабных проектов общегосударственной значимости, необходимость в реализации которых назрела давно. Но никому ни до чего дела не было».

В декабре 1997 года Либерман подал в отставку с поста генерального директора министерства главы правительства. «Я занял эту должность, чтобы изменить то, что считал нужным изменить, а не для того, чтобы просиживать кресло. Но я понял, что невозможно бороться с бюрократической машиной, будучи частью ее. Мне стало ясно, что я могу быть гораздо полезнее стране, не будучи связан по рукам и ногам ограничениями, налагаемыми на государственного служащего» — заявил Либерман на встрече в доме журналистов «Бейт Соколов», директор которого потом сказал, что никогда не видел столько журналистов на одной пресс-конференции. Послушать «этого непредсказуемого Либермана» пришли буквально все, имеющие хоть какое-то отношение к СМИ. Иностранные и израильские корреспонденты стремились понять и объяснить своим читателям, слушателям и зрителям, почему человек в возрасте 38 лет, занимающий один из самых важных постов в государственной иерархии, по доброй воле уходит в отставку. Фигура Либермана привлекала внимание журналистов и политологов всего мира. Аналитики изучали его деятельность, рассчитывали в реальном времени его рейтинг, чертили графики его влияния на израильскую политическую систему. Отставка Либермана и его последующая деятельность в качестве частного лица еще долгие месяцы были предметом жаркого обсуждения. Все судили и рядили, куда он подастся. Никто не верил всерьез, что Либерман окончательно ушел из политики.