Ничего кроме правды

Пока Хрущев был в силе, меня ни разу в Москву не вызывали, у них был какой-то свой кремлевский экстрасенс. Обходились без меня. Да и не любили Хрущева в Политбюро. Он был у них поводом для насмешек. За глаза его называли не иначе как «сраный кукурузник». Зато Брежнева любили все. Он был свой в доску, первый официально разрешил воровать. «Тащите, – говорил он, – все что можете. Жизнь короткая». К нему за это и в народе хорошо относились. Он всем медали давал и ордена.

Но к несчастью, он очень обжирался, черную икру страшно любил. За один присест съедал полбочонка, здесь никакие сосуды не выдержат.

Я тогда приехал в Гомель на каникулы из Ленинграда. Сижу во дворе, вижу въезжает черная «Волга», сразу понял–за мной. Видно, думаю, в Кремле что-то случилось.

Как в воду смотрел.

Отвезли меня на военный аэродром, а оттуда на сверхзвуковом истребителе в Москву. Все дело два часа заняло. Доставили меня в Кремль. Везде врачи, члены Политбюро, все шушукаются, нервничают.

Андропов подошел ко мне и говорит: «Так мол и так, несчастье, выручай, Борис. Умер Леонид Ильич, объелся икры с коньяком, упал со стула и язык откусил при падении. Оживи, пожалуйста, если можешь».

Захожу в кабинет.

Он лежит на кушетке весь синий, а рядом кремлевский экстрасенс Анатолий Кашпировский, потный, глаза вылупил, кряхтит, руками машет.

Андропов ему говорит: «Отойди Толя, а то обделаешься, тебе только геморрой лечить партработникам. Дай дорогу новому поколению».

Тот, конечно, обиделся, но отошел.

Я смотрю на Брежнева, смотрю, прямо между глаз. Пять минут смотрел. Слышу, заурчало у него в животе, заработал организм, газы пошли, зашевелился. Все сразу к нему подбежали как ни в чем не бывало. «Как спалось, Леонид Ильич», – спрашивают. А он хочет что-то сказать, но не может, языка-то нет.

Только мычит.

Его сразу отвезли в операционную, пришили язык, только нервы неправильно соединили. Я сразу почувствовал, но специально не стал им говорить. Признаюсь, я это для смеха сделал.

С тех пор Брежнев стал плохо ворочать языком. Зато общее самочувствие я ему очень поднял: у него даже появилась эрекция. Он тогда на заседании Политбюро снял штаны и всем показывал. Смотрите, мол, какой я герой. Все очень смеялись, в ладошки хлопали. Ему за это дали вторую звезду Героя Советского Союза.

Андропов тогда потребовал с меня эту подписку: «На 30 лет, – говорит. – Потом можешь всем рассказывать. После нас – хоть потоп». Атеист он был и сволочь порядочная. Он мне сказал: «Если у нас что случиться, мы по радио и по телевидению будем давать скрипичные концерты, Шостаковича или еще какого дурака. Как услышишь, крути педали, готовься, машина будет ждать. Если не дома, звони, давай координаты, не пропадай».

Я Брежнева оживлял еще четыре раза, но он все хуже и хуже был, в конце уже еле стоял на ногах, живой труп. Икру от него прятали, но ему все равно кто-то приносил. Напорется и с копыт.

Как я вижу скрипки по телеку – сумку на плечо и во двор. Машина уже подана. Только сверхзвуковой самолет я плохо переносил. От перегрузок уши болели ужасно, пока не привык.

А в последний раз я был на рыбалке, когда его кондрашка схватила. Приехал в Москву через три дня. Он уже почернел, в ванне со льдом держали, чтобы не завонялся. Я еще спросил у них, стоит ли оживлять. У него нет биополя, полное бревно и на негра похож. «Оживляй, – говорят, – мы его припудрим для съезда».

Как знаете, мое дело – маленькое.

Оживил я его, а он встал, весь дрожит, рычит как дикий шакал, глаза закатил, просто зомби какой-то.

Черненко, дурак, подошел близко: «Как здоровьичко, Леонид Ильич». А тот ему в горло зубами вцепился и кровь пьет. Они все ужасно перепугались. Но Андропов не растерялся, подошел сзади и всю обойму ему в затылок разрядил. Только мозги по комнате разлетелись. Черненко упал на пол, бьется в истерике, штаны обмочил. А Андропов говорит: «Вставай, не бойся, твое время царствовать пришло».

Когда Брежнева хоронили, ему маску на лицо одели, потому что у него головы практически не осталось, только мешок с икрой, да восковая маска.

Все.

Больше ничего в том гробу не было. И не подумайте. Я ничего не соврал, все здесь правда от начала до конца.

Но это была только первая дворцовая интрига, которой я стал свидетелем.

***

К Черненко меня вызывали три раза.

После того, как его Брежнев укусил, он окончательно свихнулся. Даже биополе у него было серое, не как у людей. Он очень болел, часто падал и часами лежал без сознания. А делал только в штаны. Туалет не признавал ни в какую.

Но Андропов меня сразу предупредил: «Ты говнюка не очень-то лечи, ему давно пора на тот свет».

Я приеду, помашу руками для вида и домой. Поэтому Черненко долго не продержался. Он днем спал, а ночью ходил по Кремлю в ночной рубашке, пугал охрану. Умер страшной смертью – собаки загрызли.

Не везло ему с укусами.

В Кремле был собачий питомник. Шесть ротвейлеров и четыре волкодава, все с родословной, из питомника Гиммлера, трофейные. Злые, как черти. Они Кремль охраняли. Их выпускали на ночь, чтобы никто через стену не перелез.