Ничего кроме правды

Потом мы долго с женой смеялись в лимузине, пока домой ехали. Я представлял ей, как Поэт домой возвращается довольный, посмеивается, открывает мой толстый бумажник, газетой нашинкованный, а сверху записка: «Спасибо тебе, друг мой любимый, за науку и особенно за птицу деревянную, которую ты мне в детстве подарил. Будь здоров и счастлив. Удачи.

Твой друг Боря».

Борису Ж. Жердину

Уже не помню в какой тюрьме –

В Минске■■■*, а может – в Казани

Родился мальчик – сын Жана Маре –

Темноволосый с голубыми глазами.

С раннего детства он обладал

Невероятной целебною силою,

И Беату Тышкевич он называл ■■■*

девочкой и своею милою.

Вот он вырос и начал лечить людей,

Не нуждаясь в ■■■* и комплиментах,

Клинтон, Кашпировский и сотни других ■■■*

Сегодня в списке его пациентов!

Вчера в Белом Доме, сегодня – в ■■■*

Величайший целитель двадцатого века!

Отведите, отведите меня к ■■■*

Я хочу ■■■* этого человека!

Е. Евтушенко № 784987654Б/У

■■■* Вымарано лагерной цензурой.

СМЕРТЬ КАЗАКА

Зашел я как-то в «Олив Три», маленький ресторанчик в Гринвич-Вилладже. Я очень люблю это место за хорошую недорогую еду, приятную атмосферу, а особенно за Чарли Чаплина. Там его старые фильмы крутят без остановки с утра до вечера.

Сел я за столик, народа было немного. Рюмку выпил, поел борща. Фильм шел чудесный, там все на водах происходило, бегают, щипаются, толкают друг друга. На меня такой смех напал – не могу остановиться. Хохочу во весь голос, уже официантка оборачивается, тоже улыбается, а я смеюсь, даже слезы текут. И здесь ко мне подходит какой-то пожилой господин и говорит по-английски: «Извините, пожалуйста, за беспокойство, молодой человек. Не позволите ли вы мне пересесть за ваш столик, уж больно вы заразительно смеетесь, давайте посмеемся вместе».

Я про себя еще подумал – наверное, голубой, уж очень он выглядел интеллигентно, но настроение у меня было очень хорошее. «Садитесь», – говорю. Сел он напротив, заказал вина и мне предлагает. «Нет, – говорю, – спасибо, мешать не хочу».

Мы познакомились и, представьте себе, оказались земляками, перешли на русский, очень приятно.

Он родом из Речицы, зовут Айзик, а перед войной жил в Гомеле на Рогачевской. Иммигрировал из Москвы, работал там инженером. Сейчас на пенсии. А в Америке уже давно, жена умерла от рака, сын в Калифорнии, программист, хорошо устроен.

Я должен вам сказать, что я настоящий шпион. Если человека внимательно слушать и глупых вопросов не задавать, можно очень много полезного узнать. Я таким способом у Айзика вытянул одну очень занятную историю. Слушайте.

Во время войны Айзик был в концлагере, Аушвиц называется. Чудом выжил, светлые волосы, за русского себя выдавал. Когда лагерь ликвидировали, неделю пролежал под полом в бараке. Чуть не умер. Но дело не в этом.

Там в лагере был один казак Семен Батыра, невысокий, крепкий, старшим истопником работал в крематории. Кулаки, как из стали, чуть что – по зубам. Но не окончательный изверг как Васька Глыба. Сам не расстреливал, а только трупы сжигал, такая работа была.

В лагере еще много казаков служило, держались особняком. Немцы им доверяли, на самой грязной работе держали.

«Вы не думайте, Борис, что я к казакам плохо отношусь. Нет, я историю хорошо знаю, много читал. Я можно сказать казаков люблю, дух вольности в них есть, всегда были аполитичны, сами по себе. Их ценности простые: борщ, водка, галушки, да кусок земли. Работящие люди, самостоятельные, всегда легко меняли подданство и по-настоящему верны были только сами себе.

Но дело не в том. Я хочу вернуться к Семену Батыре, тому истопнику из Аушвица. Представьте себе, я его здесь встретил, уже в Америке. История эта давнишняя, почти двадцать лет прошло. Я подрабатывал на кеш у одного ортодоксального еврея, мой далекий родственник Абрам Штейн. У него была небольшая лавочка на Деленси: мед, капуста квашеная, огурцы соленые с чесноком. Я помогал ему по хозяйству, иногда за стойкой стоял. Смотрю, заходит как-то Семен, я его сразу узнал, постарел, но мало изменился. Он привез мед продавать евреям, у него уже тогда пасека была в Лейквуде. Но я не стал признаваться, не о чем говорить, воспоминания малоприятные. Хозяин попробовал мед. Хороший, настоящий, без обмана. Поторговались. Хозяин отсчитал деньги.

Семен уже, было, собрался уходить, но остановился в дверях. «Присылай, Абраша, – говорит, – работника своего ко мне на пасеку. Буду дешевле отдавать, а то мне некогда мотаться туда-сюда».

Карточку дал свою – Лейквуд, Нью-Джерси.

Я его историю уже позднее узнал. Он попал в плен под Минском, кавалеристом служил у генерала Доватора, немцы их в болото загнали, а потом минометами выкуривали. Сперва с хлопцами, кто уцелел, в лагере для военнопленных сидел, а потом пошли на службу к немцу. Жить-то как-то надо было. Так он в Аушвице и оказался. И Семен и Витька Гошкодеря и Васька Глыба и Степан Есаулов и Ванька Деменюк – все довоенные дружки-приятели.