Ничего личного

Обе кровати были аккуратно застелены, вся мебель на местах. И стол, и стулья, и два кресла. У окна Алексей увидел журнальный столик. На нем – ваза с искусственными цветами. Пепельница. Пустая, ни Валерий Валентинович, ни его жена не курили. Но ничего из обстановки, включая казенные граненые стаканы, Иванов не пожертвовал в общий котел, как все остальные. Он был человеком бережливым и помнил времена суровой бедности, когда едва сводил концы с концами. И привык экономить. А вдруг стакан разобьется? Ложечка чайная потеряется? Придется платить. А зачем платить за других? За разгильдяев? Тем не менее, он сидел за общим столом и пользовался посудой, принесенной из других номеров.

Начальственным жестом Валерий Валентинович указал Алексею одно из кресел: прошу. Они сели. Управляющий глядел настороженно.

– А помните, Валерий Валентинович, как мы с вами беседовали несколько месяцев назад в вашем кабинете? Все возвращается на круги своя, не так ли? – спросил Алексей.

– Как и тогда вы совершенно напрасно лезете не в свое дело. Я не виновен в смерти Павла, как ни при чем был в случае с Александром Сергеевичем.

– Боюсь, на этот раз доказать свою непричастность к убийству вам будет трудно. Против вас развернута целая компания. Не хотите знать поименно?

– Я ничего не хочу знать. Ваша задача, как милиции, оградить меня от клеветы и ложных обвинений.

– Вот уже второй раз в жизни мы с вами беседуем и все об одном и том же: второй раз вы мне внушаете мысль, что я должен вас от чего-то защищать и ограждать. Только никак не могу понять, зачем делать вещи, которые приводят к столь активной неприязни окружающих? Вы сами-то не ощущаете, что происходит?

– Вы по возрасту не подходите для того, чтобы мне читать морали. И вы здесь как частное лицо, – упрямо гнул свою линию управляющий.

– И я не ваш подчиненный. Потому могу вам сказать: берегитесь! И во мне борются сейчас два чувства: желание докопаться до истины и неприязнь к вам лично, как к человеку, совершающему поступки, противоречащие моим понятиям о нравственности.

– Нравственность милиционера отличается от нравственности бизнесмена.

– Вот как? – удивился Алексей. – Почему это одному должна прощаться подлость со ссылкой на какую-то особую профессию? Так можно и киллера простить. Ведь, как говорится, ничего личного. Он был на работе.

– Это крайность. Я уже заметил: вы любите бросаться в крайности. Люди разного рода занятий неравноценны по степени той пользы, которую они приносят обществу. И подход к ним должен быть разный. В том числе и с точки зрения морали.

– Вы, конечно, считаете себя благодетелем рода человеческого, если исходить из того количества гнусностей, которые себе позволяете?

– Как лицо, не уполномоченное вести расследование, можете оставить при себе выводы, касающиеся моей деятельности.

– С вами трудно дискутировать, Валерий Валентинович.

– Вот и оставьте это занятие.

– Вы убили Павла Сергеева?

– Докажите.

– Зачем вы взяли из моей тумбочки кассету с записью того вечера, когда был убит Сергеев?

– Я не брал кассету.

– Вас видел Манцев, и я столкнулся с вами у лестницы. Вы были в моей комнате.

– Мало ли зачем я заходил в вашу комнату?

– Значит, заходили? И на балконе с Пашей стояли?

– Стоял. Но не толкал его. Мы расстались вполне мирно. Поспорили, конечно, но потом договорились.

– Интересно, на почве чего вы нашли общий язык?

– Это не имеет значения.

– Как же так получилось, что вы спорили, разговаривали на повышенных тонах, чуть ли не до драки дело дошло, а потом расстались, чуть ли не друзьями? Что такое произошло на этом балконе?

– Произошло. Повторяю: мы расстались мирно.

– А потом Сергеев вдруг бросился на фанерную перегородку, пробил ее телом и упал к вашим ногам?

– Там, кажется, был кто-то еще.

– Где?

– На балконе.

– Когда?

– Когда я вышел на лестницу, чтобы спуститься вниз.

– Откуда же этот «кто-то» там взялся?

– Не знаю.

– Послушайте, вы человек разумный. Ваше присутствие на балконе подтверждают несколько ваших же сотрудников, вы сами не отрицаете, что там были. И вдруг выдумываете какой-то мифический персонаж, чтобы доказать свою непричастность.

– Паша сам свалился. Он был пьян в стельку, – презрительно сказал управляющий.

– Так был кто-то на балконе или Паша сам? Выберите одну версию.

– Я ничего не хочу выбирать. К смерти Сергеева отношения не имею. Все.

– Валерий Валентинович, вы ведь выбились в люди из самых низов, насколько я понял. Правильно?

– Это никого не касается.

– Просто меня всегда поражал этот парадокс: самыми злыми начальниками и самыми плохими друзьями оказываются бывшие простые смертные. Которые волею судеб получили деньги и власть. Казалось бы, что они, выбившись из нищеты, должны протягивать своим руку помощи, понимать их положение и помогать. Так нет же: пинают и заталкивают еще глубже в грязь. Отчего это? От стыда? Боязнь конкуренции? Это вы правильно опасаетесь: насмотревшись на ваши методы можно кое-чему научиться. Кстати, к вашему двоюродному брату присмотритесь.

– Саша? Причем здесь Саша?

– Да так. К слову. Между прочим, а что у вас с женой произошло?