Ничего личного

И так происходит повсеместно, если государство не додумается нарисовать новые деньги. Но и эти деньги пойдут не в реальный сектор — там им делать нечего, потому что кредиты, выданные этими деньгами, сразу вернутся в банки в оплату долгов предприятий–производственников. И банки понесут их на биржу, начиная опять игру — "кто последний купит игрушечного медведя".

Об этой игре мне рассказал Захар. Иногда на рынках наступает затишье — флэт, когда котировки вяло болтаются долгое время на одном месте, не давая сигналов ни на покупку, ни на продажу, и тогда пытливые умы трейдеров ищут, чем бы себя занять. Кто-то приволакивает из дома старого плюшевого мишку и продает соседу за доллар, тот другому за два и начинается игра. Расплачиваются настоящими деньгами. Медведь переходит из рук в руки, цена на него растет постоянно. Вот он стоит сто долларов, вот триста, а вот пятьсот. Очень многие успели погреть на нем руки, а многие и не по одному разу, но наступает момент, когда люди начинают понимать, что старая игрушка никак не может стоить тысячу долларов и покупатели кончаются. Последний, заплативший больше всех, назначается главным терпилой, ведь интуиция ничего ему не подсказала и не уберегла от неоправданной глупости.

Торговля акциями и есть эта игра в медведя. Только обретшая масштабы поистине циклопические. На доходах от нее живут целые страны, вроде Англии. Хотя первопроходцами в этой сфере были французы.

Но мало самого медведя, — ведь покупателей много, а медведей поменьше, поэтому люди придумают производные от самого медведя — права на покупку или продажу этой игрушки в какое-то определенное время. Потом это право застрахуют, а владельца медведя прокредитуют на его стоимость, и сам кредит, да и страховку тоже — непременно вынесут на рынок, сделав его правом требования права на покупку медведя. И вот уже вокруг медведя, текущая стоимость которого триста долларов, образуется бумажный ком прав, требований прав, страховок и прочих производных, ценой в десятки тысяч долларов. Все чем-то торгуют, но ни у кого нет медведя.

Все это еще только нарождается, потому что такие операции требуют соответствующего машинного обеспечения — компьютеры и программы, высчитывающие эффективность вложений, интернета, позволяющего мгновенно перемещать капиталы из одной точки планеты в другую, соответствующее законодательство, позволяющего такие операции производить и получать от них колоссальную прибыль, совершенно несравнимую с теми крохами, что дает реальное хозяйство вроде карьеров, мясокомбинатов и прочих конфетных фабрик.

Но если ничего подобного еще нет, то…

Глядя на прекрасные черные свечи, усеявшие графики бумаг практически всех эмитентов, я спросил Захара:

— Мы сможем открыть банк?

Захар едва не поперхнулся своим виски:

— Гм… банк? А зачем нам банк?

— Хороший банк, Зак, это пропуск в мир больших денег. Если хочешь, чтобы с тобой считались — тебе нужен банк. Не большой автозавод, ни нефтяные пласты, ни полеты в космос, ни какой-нибудь хэдж–фонд. Только банк. Пока у тебя нет банка, ты тот, кого доят, когда у тебя появляется банк, ты становишься тем, кто доит. Да и растущий объем наших операций не дает мне покоя. Это, конечно, хорошо, что нас пока не вычислили. Но такой момент наступит обязательно. И если к тому времени мы не будем "слишком большими, чтобы рухнуть", нас сожрут с потрохами. А имея банк, мы сможем какое-то время поторговаться и если и уступить, то не очень много. Опять же, это солидно расширит наши возможности.

Вот сам посуди — сейчас азиатские биржи закрылись, а деньги мы с них еле успели выдернуть, чтобы успеть к открытию американских. А был бы у нас банк с филиалами повсюду — это была бы рядовая операция, без всех этих хитрых заморочек. Сидели бы там люди, зарабатывали бы деньги и никто не сказал бы нам плохого слова. Да и пора нам уже задуматься о том, как размещать капитал после того как…

Захар задумался минут на двадцать.

— Знаешь, что-то в этом есть. — Ответил он, опять прикладываясь к бурбону. — Только не один банк, а три, чтобы можно было гонять бумаги между своими. И еще небольшую региональную биржу. Где-нибудь на Филлипинах.

— Ты наконец-то начинаешь думать! — похвалил я друга. — Но все нужно делать последовательно. Сейчас, если мы все правильно просчитали, общий доход от наших эволюций составит миллиардов двадцать пять — двадцать семь. Представляю себе глаза наших брокеров. Какой там Сорос с миллиардом фунтов за день!

— Сорос — это который из лондонского Квантума? А что с ним такое?