В 1977 году Адамс освободился. В последний день он гулял по тюремному двору вместе с Хьюзом и снова говорил о стратегии. Он пришел к мысли о том, что Шинн Фейн[67]
– политическое объединение, связанное с ИРА, должно действовать в большем «тандеме» с военной организацией. Он также считал, что нужно провести перестройку в Провос. По традиции ИРА повторяла иерархическую систему Британской армии. Однако Адамс считал, что Провос должна провести внутреннюю реорганизацию, создав систему ячеек, более характерную для военизированных организаций в Латинской Америке. Так было безопаснее: если власти арестовывают бойца и начинают его допрашивать, то он знает лишь контакты одной своей ячейки, а не всей команды. Адамс задумал весьма амбициозную перестройку, которая также являлась подходящим проектом для ведения ИРА затяжной войны. В последний день в «Лонг Кеш» Адамс, взяв свои вещи, сложенные в коричневый бумажный пакет, обнял Хьюза, прежде чем выйти за ворота. Он пошутил, что из них двоих Хьюз имеет более завидную работу, поскольку в «Лонг Кеш» все под контролем. Возможно, он, Адамс – сейчас свободный человек, но перед ним стоит страшной сложности задача реорганизации ИРА.Действительно, работа Хьюза становилась все более сложной. Ближе к концу 1975 официально закончилось интернирование. С этого момента арестованные, находившиеся в статусе политических, а также подозреваемые в участии в военизированных формированиях, считались обычными преступниками. На первый взгляд просто вопрос терминологии, что-то вроде классификации, но это различие врезалось, будто нож, в самую суть республиканской идентичности. Назвать добровольцев ИРА преступниками – значило объявить незаконным то, на основании чего они взяли в руки оружие. Даже несмотря на взрывы и кровопролитие, правительство в Лондоне упрямо отказывалось назвать Смуту войной, но если говорить об ИРА, то Хьюз и его товарищи были солдатами, и, если их захватывали в плен, они должны были содержаться как военнопленные. Интернирование (повальные аресты) само по себе представляло проблему: вас могли арестовать без предъявления обвинения и бросить в тюрьму на несколько лет без всякого суда и следствия. Но интернированным, как правило, разрешали и за решеткой носить обычную одежду, и они могли свободно общаться со своими коллегами из военизированных групп. Сейчас же, когда интернирование прекратилось, любой участник военных отрядов получал камеру-одиночку в новом здании «Лонг Кеш», в блоках Н. Тюрьма ввела одежду, и будь ты доброволец ИРА или обычный вор – всем выдавали одинаковую форму.
Осенью 1976 года восстали республиканские заключенные: они отказывались носить тюремную одежду и начали так называемый протест одеял – голые арестанты заворачивались в одеяла, как это делали сестры Прайс во время пребывания в тюрьме, сразу после ареста в Лондоне. В одной из песенок, исполняемых протестующими узниками, говорилось:
Протестующие добивались лишь одного – особого статуса, который бы выделил их в категорию военнопленных. Однако власти отказывали им в предоставлении его. Внутри «Лонг Кеш» ухудшились взаимоотношения между заключенными и надзирателями: росла взаимная ненависть. Протестующие не желали надевать одежду, но в начале конфликта выходили из камер в душ и туалет. Охранники, возмущенные таким поведением (отказом надевать одежду), иногда начинали избивать их в коридорах, а также не давали им пользоваться полотенцами, чтобы вытереться ими и прикрыться. Тогда бунтовщики вообще отказались покидать свои камеры. Вертухаям приходилось ходить от клетки к клетке, собирать горшки и выливать их. Заключенные начали так наклонять горшки, чтобы моча выливалась сквозь щель под дверью в коридор. Так протест одеял превратился сначала в протест «не моемся», а затем и в «грязный протест». Моча лилась по тюрьме рекой, а надзиратели были обязаны мыть помещения. У протестантов возникла лишь одна проблема: что делать с дерьмом, и, когда они поделились ею с Хьюзом, тот предложил: «Размазывайте его по стенам».