Ничего не изменить

Виктор направил на неё фонарь, подошел и погладил по голове.

– Нельзя больше, детка, иначе тебе плохо будет. Ты же долго не кушала до этого?

Она вдруг звонко засмеялась:

– Нееет, кушала-кушала! Вкусно кушала! – девочка захлопала в ладоши, и эхо пронеслось по подвалу.

– Что же ты кушала, деточка? Мама и папа кормили, сама нашла?

– Мама кормила, мама кормила, а папа нет! Папа невкусный! – она снова засмеялась и закрыла лицо ладошками, как делают стесняющиеся дети.

– А где они, детка? – Смутьянову стало не по себе, и он сглотнул.

– Вота!

Товарищи, роняя ящики, отшатнулись от ребенка. Она достала из карманчиков своего платьица два продолговатых предмета с чем-то блестящим у основания. Стариков чуть не вырвало, ведь в этих предметах они признали пальцы с обручальными кольцами. Моряки часто дышали, пытаясь осознать произошедшее в этом подвале до их появления.

– Кушать дай! Есть кушать? – девочка, улыбаясь, уставилась на моряков, и только при свете фонаря, осветившего её лицо, они увидели абсолютно белые глаза без зрачков. Она была слепа. Причиной было либо химическое оружие, либо вспышка ядерного взрыва.

Вдруг она подпрыгнула на кровати и побежала в сторону двери. За секунду поднявшись по лестнице, девочка распахнула стальную дверь и исчезла в стене дождя. Моряки не сразу осознали произошедшее. Как только они поняли, что может произойти с ребёнком под радиоактивным дождём, Смутьянов кинулся натягивать противогаз и перчатки, через секунду он выбежал следом, и его силуэт растворился в непроглядной тьме.

– Витя! Витя вернись! Сдохнешь же, идиот! – Симонов стоял, освещая порог, с дозиметром в руках. Счетчик выдавал сильное загрязнение. Вглядевшись в темноту, он лишь пару раз заметил промелькнувший свет фонаря Смутьянова где-то дальше по улице. Наконец, тот появился и, так же быстро, как до этого исчез, забежал вглубь подвала. Вячеслав зашел следом.

– Ну что, нашел? Ох ты, дурень старый, ну куда же ты, там же ядом чистым поливает на улице! – Симонов сокрушенно качал головой. Виктор снял противогаз и мигом сбросил костюм химзащиты, зашвырнув его в угол.

– Нет, не нашел, водой меня облей, быстро! – дозорный уже доставал бутылки, а Смутьянов сбрасывал одежду на пол. – Лей давай!

Он быстро вымылся, после чего съел сразу горсть таблеток, обильно запив её водой. Дрожа от холода, он залез в РХБЗ Симонова и направился к двери.

– Витя! – дозорный кинулся было к штурману, но остановился на полпути. Тот строго посмотрел на товарища и уверенно закрыл дверь, привалив её стоящей рядом трубой.

– Не спорь, – устало прошагав к кровати, Смутьянов лег и отвернулся к стене. Шум на улице стих. Дождь кончился.

Глава седьмая. Горячка

Пробуждения не было. Пробуждения в это утро не было. Была темнота, запах озона и тусклый свет карманного фонаря. Скрип стальной койки, затхлость и, полные ужасов, сны. Утро умерло в подвале старого дома.

Перед глазами всё плыло, старый шкипер сильно кашлял, он был болен. Действительность превратилась в калейдоскоп из фрагментов последних событий. Временами он приходил в себя, пытался сказать что-то Симонову, но в памяти отпечаталось лишь обеспокоенное худое лицо. Сон с кошмарами прерывался сильной рвотой и жаром. Останься моряк один, гибель от обезвоживания была бы неминуемой. Вячеслав заботливо подставил найденное ведро у кровати, делал компрессы, заставлял разгрызать таблетки и часто поил.

В одном из снов Смутьянову привиделось, что он парит у потолка подвала, наблюдая за собой, лежащим на койке, и прикорнувшим рядом товарищем. Это было странное чувство, схожее с комплексом ощущений при продольной качке, когда огромный корпус корабля поднимается на волнах. Была легкость, ничего не болело, ушла тревога и все мысли из головы. А потом все началось заново: головная боль, жар, потоки рвоты, невнятные просьбы к товарищу.

– Витя… Вить, ты меня слышишь? – Шкипер еле открыл глаза и повернул голову к говорившему. – Я выйду минут на 10? Ты уж побудь один.

– Во… воды, – хриплым голосом попросил Виктор и привстал на кровати. К его губам был поднесен алюминиевый ковш, полный теплой воды. Утолив жажду, моряк откинулся на вещмешок.

– Ну вот, гляди, оклемался! – Тихо и радостно сказал Симонов. – А я уж думал…

– Сколько я так провалялся? – Глаза шкипера блуждали по потолку.

– Да неделю целую, совсем плохой был. – Дозорный смутился. – Думал, каличем останешься.

– Нет… я теперь точно не сдохну. – Виктор вдохнул полной грудью, сжав кулаки.

Симонов отошел за водой и припасами, кратко обмолвившись, что радиационный фон спал, и он спокойно передвигается по городу. По возвращению, он помог Смутьянову обтереться влажной ветошью, сменить одежду и вывел его на свежий воздух. Солнце слепило глаза, ветер дул с моря, принося прохладу. Они стояли на улице мертвого города без защиты, словно и не было всего этого ужаса, этой войны.

– Слава, а заразы никакой нет? – шкипер опирался на плечо товарища.

– Дня три как. Вода ядовитая в почву ушла, а ветер, видать, яд с воздуха разогнал. Жить можно. – Дозорный подмигнул шкиперу.