Ничего не случилось…

Измученные, вымотанные к вечеру, они оказались на крошечном клочке сухой земли. Только у Плужникова, самого крепкого из них, хватило сил открыть банку свиной тушенки на троих. Они молча по кругу опорожнили ее и заснули. Спали тревожно. Особенно Слободкин. Он знал, что иногда сильно храпит, и сейчас больше метался, чем спал, прислушиваясь к самому себе. В груди его клокотало, то ли от простуды, то ли еще от чего, и он, боясь нарушить тишину, крутился с боку на бок, проклиная храпучую свою натуру. Первым Плужников это заметил:

— Не спится?

— Выспался, — неизвестно зачем солгал Сергей.

— Брешешь, Слобода, я тебя насквозь вижу. «Выспался»!

— Я тоже, — неожиданно подал слабый голос Евдокушин.

— Тоже брешешь или тоже выспался? — мрачно спросил Плужников.

— Тоже выспался, — стоял на своем Евдокушин.

— Оба хороши! — рявкнул старшой. Помолчал, похрустел затекшими суставами, спросил: — Какие предложения будут?

— Перевели дух немного, продолжим поиски, — сказал Слободкин. Подумал и добавил: — Тем более я рацию потерял.

— Шутка глупая, — устало пробасил старшой, помолчал и тоже добавил: — Дурацкая даже!

Слободкин вынужден был повторить, что в самом деле рации у них больше нет. Только та, что в грузовом парашюте. А его, запасная, соскочила с плеча во время приземления.

— Раззява! — зло сказал старшой, когда понял, что шутки тут нет никакой, ни глупой, ни дурацкой, ни тем более умной.

Они опять помолчали. Через какое-то время Сергей, которому было стыдно за свое «раззявство», за то, что вольно или невольно подвел товарищей, заметил:

— А если долго смотреть в одну точку, начинаешь все различать. Все, до капли.

Плужников негромко хохотнул:

— И давно ты так «долго смотришь в одну точку»?

— Не знаю, — на этот раз сказал чистую правду Слободкин. — Может, целый час уже.

Все трое стали напряженно вглядываться в обступившую их ночь. Не прошло и несколько минут, как Плужников тихо воскликнул:

— А ведь прав, Слобода! Кое-что вырисовывается.

— У меня глаза как сверла — любую тьму — насквозь. Вон тучи разъехались, первая звезда прорезается. Во-он там, за лесом. Смотрите, глядите!…

Никакой звезды никто, кроме Слободкина, не увидел — ни «вон там», ни «вот тут». Нигде.

Тем не менее все трое тяжело, но дружно поднялись на ноги.

— Раз ты глазастый такой, веди! — приказал Плужников Слободкину. — Все болотные версты перетолчем заново, а грузовой парашют и рацию сыщем. Или грош нам цена без палочки.

Верил в свои слова старшой или не верил, было неясно, пожалуй, и ему самому. Но никаких других слов не нашлось ни у него самого, ни у Слободкина, ни тем более у Евдокушина. Они и не искали других слов. Снова безропотно окунулись в холодную хлябь, но теперь она была уже не такой трудно проходимой. Так, по крайней мере, казалось Слободкину. Сказал об этом ребятам. Плужников поддакнул:

— Родная стихия! Скоро жить без нее не сможем.

Слободкин тоже буркнул что-то в тон старшому.

Так, невесело, но решительно поддерживая друг друга, они передвигались, разгребая окоченевшими руками прошитую водорослями болотную жижу. И ночь становилась непонятно почему уже не такой беспросветно темной и холодной, и новые силы откуда-то брались. Откуда? — спрашивал себя Слободкин. И не мог ответить. Только чувствовал, что ночь действительно не так уж беспросветно темна и холодна и кое-какие силенки в самом деле еще остались, не выпотрошены до дна. И выпотрошены будут не скоро — не раньше, как нашарят парашют и рацию. И еще Сергей почему-то был твердо уверен, что именно ему выпадет счастье первому крикнуть: «Нашел!» Почему? По очень простой причине. Еще в госпитале его одолевала мечта — попасть снова на фронт, опять оказаться в своей десантной роте. Много раз упрашивал начальство, чтоб доверили серьезное дело. Всеми правдами и неправдами упросил наконец, уклянчил. Вон какая задача выпала! Теперь самое главное — оправдать доверие.

Никогда в жизни Сергей не чувствовал себя таким уставшим и таким сильным. Таким беспомощным и таким всемогущим. Таким близоруким и таким дальнозорким. Старшой правильно сделал, что его вперед выдвинул. Правильней некуда. «Самый глазастый, веди!» И поведу, и повел уже. И даже тактику свою выработал.

— На меня смотрите, на меня, — приказал изнемогшим своим напарникам. — Ежели во весь рост продираться, больно глубоко грузнешь. Как я попробуйте, как я — легче ступайте, здесь почти плыть можно. Меньше хлебать будем этой дряни!

Слободкин тошнотно выплюнул гнилую муть, которой наглотался. Откашлялся.

— Не могу больше. Меня сейчас вырвет! — прохрипел Евдокушин.

— Ну и хорошо, что вырвет, пусть вырвет, — сказал Слободкин.

— Не могу… — повторил Николай.

Пришлось остановиться. Отдышались немного.

Плужников задал свой любимый вопрос:

— Какие предложения? Может, местами заменимся?

— Как это? — не понял Слободкин.

— Может, Евдокуху вперед запустить?

— Зачем? — снова не понял Сергей.

— На глазах у нас будет все время, не потеряется, — пояснил свою нехитрую мысль старшой.

— Не потеряюсь, — обиделся Евдокушин. — Мне лучше уже.