Ничего неизменного

Первый, белоголовый,  прорубался к Кинну, дрался с его телохранителями, а они то и дело отвлекались на брошенный на пол плащ. Рубили его топорами, били ножами, пока сабля чародея кромсала их тела. Второй, черный, схватился с людьми Азама. С призраками. И Санделин выкинул его из головы, сосредоточившись на людях Кинна. Тот слишком полагался на свою броню. Слишком. Против чар защиты хватало ненадолго, Санделин едва успевал лечить его слуг. Даже с поддержкой трех своих людей, каждому из которых дал исцеляющую силу.

Потом появился Онфрой. А с ним — надежда. Втроем — три мага — они справятся с одним чародеем. Но Онфрой отдал приказ телохранителям, те оставили черного, и все вместе набросились на несчастный плащ. Санделин не разобрал, разодрали они его в куски, или превратили в пыль, или испепелили. Плащ просто исчез. А сабля черного фантома засветилась, разбрасывая искры. Вокруг лезвия появилось поле неясной природы. Какой может быть природа, если эта сабля и это существо — иллюзия, обман, сплетение чар? Да только несуществующее поле вошло в резонанс с призрачной структурой слуг Азама.

Санделин все силы бросил на их исцеление. Но… у чародея была власть над временем. Такая же, как у Онфроя. Разрушительная и страшная. И прежде чем Санделин успел хотя бы увидеть нанесенные саблей раны, призрачные слуги Азама превратились в трупы. Материальные. Обезглавленные.

Люди Онфроя все еще стояли там, где мгновение назад валялся плащ. Они стояли. Не двигались. Доли секунды, кратчайший миг, который необходим любому живому существу, чтобы выбрать цель, направление удара.

Фантомы — не живые. Им этот миг не нужен. Черный исчез, чтобы оказаться вплотную к Онфрою, прямо под ударами его телохранителей. И Санделин мог лишь закрыть глаза, прощаясь с магом времени, которому белый клинок вошел точно в сердце.

Белый фантом — чародей или иллюзия — швырнул в Удела Кинна последнего уцелевшего телохранителя. Удар был настолько сильным, что из Кинна выбило дух. В зал выпал разъяренный и полностью дезориентированный Херрик Азам. Но это уже не имело значения. И никого не могло спасти.

Если только…

Их все еще трое. Онфрой погиб, но Кинн и Азам еще живы. У них есть шанс. Власть над разумом больше всех остальных дисциплин похожа на чары. А значит, стоит попытаться.

Санделин предоставил слугам лечить Кинна, отбивающегося от белого фантома, и Азама, отгородившегося от черного фантома стеной огня. А сам сосредоточился на том, что видел. На том, что видел по-настоящему. Силуэт чародея расплывался и таял. У него не было узора, не было сплетения линий жизни, дыхания, крови и разума, не было ничего, за что можно зацепиться. Но Санделин видел его чары. Недолго. За миг до начала боя. Он вспомнил то, что видел, он создал собственную иллюзию, перебросил тонкую нить к источнику чар. По памяти. Наугад. И быстро, так быстро, как только возможно, сплел из нитей канат. Это не мост. Даже не жердочка над пропастью. Но если поторопиться и не смотреть вниз…

Санделин оставил свое тело. Встал на канат и скользнул по нему в разум чародея.

Он ничего не успел разглядеть. Ничего не успел понять. Два синих огня — два глаза на оскаленной, кошмарной морде — вспыхнули перед ним. Мир содрогнулся от низкого рыка, заледенел от холода. Лязгнули клыки, и череп Санделина хрустнул между ними, как скорлупка пустого ореха.

«Hayan, — Хасан увидел, как глаза Занозы засветились нечеловеческой синевой, — в кои-то веки вовремя». 

Тело Санделина не утратило способностей к магии. Смерть наступила так быстро, что плоть не успела ее осознать. Разум погиб. Ему на смену пришло лютое, звериное бешенство. Санделин не очень хорошо умел превращать воздух в огонь, оружие в пыль, или камни — в разящие иглы, но сейчас он сделал все, что мог. Ввинтился в мозг Кинна, и превратил все жидкости в его теле, и в теле своих телохранителей в пар. Захватил Азама, и все в зале, все, что двигалось, мгновенно нагрелось, вспыхнуло веселым, живым огнем. К бешенству примешался восторг, когда Кинн закричал, раздуваясь изнутри, и кричал, пока не взорвался. То, что осталось от него, вспыхнуло, разлетаясь в стороны, и восторг сменился ужасом, когда зал вдруг оказался полон огня. Осколки мебели и посуды, каменная шрапнель, оконные стекла — все пылало. Все несло смерть.

Санделин все еще не понял, что мертв.

Скользя по останкам своих телохранителей, он бросился к выходу. Он ведь был рядом с дверью. Недалеко. Мог успеть убежать, спастись от пламени.

Сабельный клинок, едва-едва светящийся белым поверх причудливых узоров на стали, отделил его голову от тела. И Санделин, наконец, умер насовсем.

Хасан вытащил Занозу на улицу. Тот взъерошенный, с диким взглядом, опрокинул его в грязь, накрыл своим плащом и прижал. Колотило его так, что Хасан почуял эту дрожь даже сквозь плащ и собственное изумление, мешавшее адекватно оценивать происходящее. Плащ он, вместе с Занозой, отшвырнул подальше. И обнаружил, что hayan убрался в свою нору, а от рукава, штанины и левой полы куртки остались обугленные лохмотья.