Ничего неизменного

Бешенство и азарт. Быть первым, всегда и во всем быть лучшим. Только в бою с равным можно испытать это в полной мере, только в бою с равным, можно чувствовать себя по-настоящему живым.

Можно вообразить себя настоящим.

Чье это? Чей азарт? Чье бешенство? Чей восторг?

Разве он когда-нибудь чувствовал себя мертвым?

Победа или поражение не имеют значения, пока идет бой, пока длится танец, смертельный и опасный. Кровь, веселье, радость и злость. Желание убить, умереть, выиграть, проиграть. Кафарх и демон,  кафарх и вампир — великолепный и страшный союз себя с собой, великолепный и страшный танец, в конце которого смерть. Без нее танец не будет завершен. Без нее он не будет совершенен…

Мартин не заметил когда, не осознал как — просто понял, что не может убить. Не может убить того, кто танцует так же, как он.

Он не знал, как заканчивать бой без смерти. Никогда раньше не думал об этом, если просыпался «хищник». Никогда раньше… да, штезаль! кафарх вообще никогда ни о чем не думал. Сейчас все изменилось. А значит, изменились и правила. Убивать нельзя. Нельзя умирать. Они будут танцевать еще, потом, когда-нибудь, часто или всегда. А смерть — для других. Для врагов, а не для друга. 

*  *  *

Среднестатистический демон в рукопашном бою сильнее самого сильного вампира. Мартин хоть и был полукровкой, мог потягаться с лучшими бойцами Карианы — если б только они решились выйти против него в рукопашную — а любого среднестатистического демона превосходил на голову или две. Поэтому закончился бой предсказуемо, хоть и не так скоро, как Мартин ожидал. Тот фокус, который кафарх проделал с мечом Голема, сработал еще несколько раз. Упырь будто превращался в дым или в воду, и самые эффективные атаки, хоть и достигали цели, не причиняли никакого вреда. Но сила силу ломит, вампиру с демоном не тягаться, да и запасы крови не бесконечны. Веселье закончилось так же неожиданно, как началось. Мартин ударил когтями по кафарху, а попал уже по Занозе. Тот отлетел в угол кабинета, остался там валяться, задыхаясь от смеха. Страшный, располосованный до костей, потерявший оба пистолета, и полностью счастливый.

— Если… это то, что видел Зуэль… чува-ак, я завидую его нервам.

Мартин посмотрел на свои руки — чешуя уже исчезала, когти втягивались. И, судя по тому, что он почти мог говорить членораздельно, череп тоже становился человеческим. Одежде, конечно, хана. Раз за разом такая подлость. Как будто он не демон, а какой-то несчастный оборотень.

Раз за разом?.. Только во все прежние разы, принимая боевую форму он убивал все, что двигалось. Или нарывался на Эрте, который выдавал ему дюлей и возвращал в человеческий облик. А сегодня… что пошло не так? Сегодня он стал кафархом, чтоб защитить людей от другого кафарха. Не для того, чтобы убивать, а для того, чтоб не дать убить. Чтоб защитить многих и многих снаружи, в вестибюле Адмиралтейства, и, возможно, в Порту. Чтобы защитить этих двоих, здесь.

Что с ними?

Медвежатника и Верну по-прежнему удерживали защитные поля. Россыпь пуль по периметру выглядела достаточно убедительно, чтоб даже дурак понял — поля именно для защиты. Не для удержания. Удержание — побочный эффект.

Медвежатник дураком не был. Его женщина — тоже. Или не его? Она плакала от страха или из-за того, что Заноза убил Койота? Или из-за того и другого?

Заноза проследил взгляд Мартина. Фыркнул, зашипел и сел.

— О чарах можешь забыть, дайны на такой стресс не рассчитаны. Но эти двое нам нужны, — он поднялся на ноги и замер, глядя, как затягиваются дыры на плаще. — Охренеть! Оно все еще работает.

— Что ты собираешься делать? — Мартин не спешил убрать поля. Они защитили от пуль, защитят и от Занозы.

— Я собираюсь делать Слуг, — ответил упырь медленно, словно раздумывая над каждым словом. — И подобрать пистолеты. Стрелять не буду, обещаю.

Двигался он неторопливо, так же, как говорил. Неторопливость была обманчивой. Раны не заживали, не затягивались, значит, Заноза не тратил кровь. Сколько там ее было в запасе, Мартин не знал, но предполагал, что достаточно, чтоб снова стать сильным и быстрым, как кафарх. Разве что, не таким бешеным.

Один пистолет нашелся в обломках стола. Второй — под перевернутым и тоже сломанным креслом. Потом взгляд синих глаз, внимательных и веселых, вновь обратился к Мартину:

— Ты уберешь эту… упаковочную пленку? Или превращение людей в Слуг противоречит демонским правилам обращения с живыми?

— Что бы ты ни задумал… — заговорил Медвежатник.

— О, я тебя прошу… — перебил Заноза, — у тебя выбор: умереть и дать умереть Верне, или уйти отсюда живым, полным сил, и полноправным хозяином Порта. Верна, ты не жалеешь о Койоте, это просто шок. Поверь мне, — голос его стал мягким, — пожалуйста, вспомни, ты давно думала, что он плохой человек. Последние несколько месяцев ты точно знала, что он плохой человек. Хуже, чем… — Заноза кивнул на выбитое окно. — Голему хотя бы не нравилось убивать. Голем — машина. А Койоту нравилось убивать Големом. Он даже Стаббса убил.