Ничего неизменного

Во время короткой схватки за власть, он успел бросить взгляд на городские ворота. Ожидал увидеть там затор, пеших и всадников, подводы, оба дилижанса, если уж на то пошло. Но дорога оказалась чиста. Небесный Клин без препятствий врывался в город. А телеги и, да, дилижансы, оба, в окружении изрядной толпы, были аккуратно составлены на плацу под стеной. Кажется, в город впускали только пеших и одиноких верховых.

Подъезжать, и спрашивать, что происходит, Алекс счел неуместным. Не был уверен, что получится снова убедить кобылу вернуться на Окружную. Рядом с воротами, почти в зоне видимости конюшни, ирландского упрямства против лошадиного могло уже и не хватить. 

По одну сторону Окружной дороги городская стена закрывала тяжелое, мокрое, серое небо. По другую — небо было синим, ярким и теплым. Отполированный камень стены отражал солнце, и Алекса обдавало теплом, несмотря на приличное расстояние. Окрестности под синим небом были живописными и такими же незаселенными, как на севере. Если б не многолюдье на самой Окружной, человеку непривычному могло здесь стать неуютно. Очень странно все же видеть город без посадов. Не бывает такого, чтобы за стеной — сразу ничего. Никакого пригородного жилья — ни особняков, паркам которых тесно оказалось на городских улицах, ни коттеджей с яблоневыми садами, ни хотя бы домиков бедноты, с клочками огородов. Даже промышленные предприятия — а на Тарвуде была своя промышленность, не Портом единым жили город и остров — фабрики, мастерские, пивоварни и склады прятались внутри стен.

Алекс до того дошел, что обрадовался кладбищу, обнаружившемуся за перекрестком Окружной и Боголюбовского тракта. Какое-никакое, а жилье. То есть, обиталище. Ну, в смысле, признак человеческой деятельности, а не дикие, хоть и красивые луга да рощи без конца и края. По всему выходило, что мельница в этих краях — единственный дом, стоящий на отшибе.

А где они не на отшибе-то, если подумать? В населенных людьми мирах водяные мельницы всегда наособицу, даже там, где люди с духами на короткой ноге. Потому что, одно дело дружбу с нечистью водить, а другое — заставлять ее на себя работать. На Тарвуде, вон, тоже одни язычники, им ли духов бояться? Вроде и не боятся. Но мельница все равно одна на берегу стоит. До города не близко. До деревни Боголюбовки, если карте верить, чуть ближе, но и оттуда пешком часа два топать. 

Вот, кстати, у мельника и можно узнать, чего он не боится и чего боятся все остальные, кто теснится в городе и поселках, и не хочет зажить на приволье.

Мельница оказалась сооружением весьма основательным. Большой и красивый дом на каменном фундаменте над широкой запрудой, в окружении плакучих ив и разных других деревьев. Алекс в деревьях не разбирался, в мельницах тоже не особенно, но об основательности многое знал. Кроме самой мельницы на берегу расположился большущий эллинг… или как это называется на суше? ангар или цех? с пилорамой и еще каким-то древообрабатывающим оборудованием. Навесы, под которыми сложены были золотистые доски, брус и брикеты прессованного опила. Цех примыкал к мельнице вплотную, и это было похоже на попытку сделать вид, будто работа лесопилки обеспечивается мельничным колесом. Дань вежливости, что ли? Любому, кто мало-мальски разбирается в механике, понятно, что у мельницы на это мощностей не хватит.

С другой стороны, а много ли среди деревенских тех, кто разбирается в механике? Они сюда зерно привозят, здесь дерево покупают, а как что работает — мельнику виднее. Мельники, они все если не заклинатели, то колдуны, им вопросов лучше не задавать.

Проезжая по плотине над темной шелковой водой, Алекс успел составить представление о сеньоре Мартине, вообразил его себе так хорошо, будто на фотографию посмотрел. Доводилось иметь дело и с такими тоже, с умными и предприимчивыми землевладельцами и дельцами, которых не любили соседи, и которые при необходимости с равной легкостью усмиряли и недовольных соседей, и наглеющих рэкетиров, и даже адвокатов или банковских юристов. В большинстве своем эти люди считали рабский труд неэффективным, поэтому Алексу нравились. Настолько, насколько, вообще, могут нравиться люди, цель жизни которых — заработать как можно больше денег, но обойтись при этом без спекуляций.

Не очень нравились, ладно. Не в спекуляциях дело, а в том, что деньги не главное. А они этого почти никогда не понимали.

Дорога огибала мельницу со стороны глухой стены — ни одного окна не смотрело сюда, на живописную лесную опушку. Трава — яркая, изумрудная, сочная и мягкая даже на вид, подступала вплотную к обочине. Скот здесь не пасли, и лошади, до каменной твердости истоптавшие землю со стороны фасада и крыльца, почему-то не переходили через дорогу, чтоб поесть вкусного. Сейчас, правда, и лошадей не было. Пустой берег, пустая вытоптанная, исчерченная тележными колесами земля, пустая коновязь. Большая коновязь. В обычное время народу здесь хватает.