Ничего неизменного

Лэа отметила, что на лавках появились полосатые коврики, на подоконниках — цветы, а посудный шкаф украсила кружевная салфетка. У Клары Мазальской были свои представления об уюте. Забавные. И, видимо, она себя чувствовала на этой кухне хозяйкой. В распоряжении Занозы осталась «гостиная» — та часть комнаты, где не было печки, плиты и посуды. Цветов, салфеток и ковриков там тоже не было.

— Привет, — сказал Заноза, появляясь из темного коридорчика, — привет, Лэа.

Он поклонился. Такой милый.

— Я тоже хочу попробовать твой кофе, — сказала Лэа. — К тому же, кто-то должен разбудить Мартина, он все еще не здесь. Он же «сова», почти как вампир.

— Угу, — буркнул Мартин, подтверждая свою совиность. Уселся на лавку, подумал и лег на нее, положив голову на руку. — Разбудите, когда кофе будет готов.

— Удобная мебель, — констатировал Заноза. — Но спать я тебе не дам. Я даже вампиров днем будить умею, а ты — обычный…

— Демон, — рыкнул Мартин.

— Обычный демон.

— Он мертвого достанет, — подтвердила Лэа. И пихнула Мартина в бок, — давай-давай, просыпайся, почувствуй радость солнечного утра.

И Мартин, и Заноза, оба, бросили на нее удивленные взгляды, и Лэа ткнула пальцем в ставни:

— Там! За окнами! Солнечное утро! Почувствуйте радость!

— Кошмар, — Заноза передернулся.

Мартин кивнул и снова по-совиному угукнул. Правда, с кем именно он согласился, Лэа не поняла.

Она всегда просыпалась раньше Мартина, и ранние подъемы давались ей легко. Если принимать деление на «жаворонков» и «сов», то она была самым настоящим «жаворонком». Но пять утра — это чересчур даже для нее, и никакой кофе не вытащил бы ее из постели в такую рань. Кофе — нет. А серьезное дело — да. Если Заноза, всегда очень вежливый и тактичный, решил, что проблема настолько важная, чтоб разбудить их с Мартином ранним звонком, значит, так и есть. Проблема важная. И решать ее нужно вместе.

Заноза и правда очень милый. Он ни за что не стал бы звонить в неурочное время без серьезного повода.

Лэа смотрела, как он крутит ручку кофемолки, как перекладывает кофе в джезву. Почти пыль, такой мелкий помол, кажется, даже мельче сахарной пудры. И не лень же молоть вручную?

— Хасан всегда так делает, — объяснил Заноза, — он только ручные кофемолки признает. Как леди Калимма. А у меня тут другой и нет.

— Хасан варит кофе? Зачем вампиру кофе?

— Хасан у него — супермен, а не вампир, — пробормотал Мартин, приоткрыв один глаз, — и Кларком Кентом он даже не притворяется. А, может, не супермен, а Бэтмен.

— Это я — Бэтмен, — откликнулся Заноза серьезно. — Я бизнесмен и люблю навороченные игрушки.

— Ну, Хасан, тогда, вообще бог, — Мартин сел. — Хорошо пахнет.

— Пфф, — Заноза снял джезву с огня, дал остыть, снова поставил греться.

Пахло одуряюще. Лэа не очень любила кофе, она предпочитала чай, так же, кстати, как и Заноза, но этот попробовала бы обязательно.

— В таверне не варят кофе ни по-турецки, ни по-арабски, — рассказывал Заноза, колдуя над джезвой, — это дело принципа. Национальная политика. Мигель арабов и турков не любит из-за генетической памяти — до Мексики они никогда не добирались, зато Испании от них досталось. Ана пережила Алжирское восстание. Или не пережила, — он хмыкнул, — резню, устроенную черными, она видела. Тогда на Тарвуде и оказалась. А резню, устроенную в ответ французами уже не застала. Ну, а с Бераной вообще все понятно, для нее турки с арабами естественные враги.

— Не надо про Берану, — Лэа поморщилась, — то, что она перестала меня доставать, не значит, что я хочу про нее слышать.

Заноза разлил кофе по чашкам. Черный. Ароматный. С густой пенкой.

— Я проснулся, — сообщил Мартин. — От одного запаха. Заноза, ты же нам не про Берану хотел рассказать?

— Я, вообще, спросить хотел, а не рассказывать. Как души забирают? Может быть такое, чтобы душу забрали, а человек живой?

— Зависит от условий сделки. Можно дождаться смерти, а потом взять душу, можно забрать душу, а жизнь оставить, можно взять душу и оставить бессмертие — это хуже всего. Бессмертный рано или поздно начинает понимать, чего лишился. Чувствовать ему нечем, переживать нечем, жить и то нечем, а потребность в чувствах есть. Они сходят с ума, но даже умереть не могут. Многим это очень нравится. Многим демонам, — уточнил Мартин, — понятно, что не жертвам. Мы, вообще, любим поиграть…

— Хватит, — Лэа пнула его под столом. — Не «мы», а «они». Ты не демон!

Он бы видел, какие у него стали глаза, когда Заноза спросил про души! Мартин не демон, он не хочет быть демоном, и он старается. Но если ему не помогать, демонизм его затянет, как наркотик. А все эти разговоры — любые разговоры о том, что могут демоны, и какие они бывают — заставляют его думать о новой дозе, а не о том, что он человек и хочет быть человеком.

— Лэа, Занозе больше спрашивать не у кого. Я же не буду на практике ему показывать, как забирают души.