Ничего особенного не случилось

«Мир, сотрясаемый войной, был для меня ограничен стенами квартиры. Даже до станции метро во время воздушной тревоги я не мог дотащиться. Я только учился ходить, вернее, переступать, как паралитик, бессильными зачахшими ногами».

Это абсолютно достоверное признание.

Едва Саша в эвакуации слегка поправился, как при помощи А. А. Фадеева вернулся в Москву, поехал на фронт военным корреспондентом, правда, вольнонаемным, — в кадры врачебная комиссия его все-таки не пустила.

Теперь читатель понял, почему сравнительно ограничен масштаб изображения войны в рассказах Письменного.

Писатель счел бы кощунством заниматься отвлеченным сочинительством и рассказал лишь о том, что сам видел, сам узнал, сам пережил, перечувствовал на фронте. Так совершенно фантастический по сюжету рассказ «Была война…» — протокольно-документальный, и авторский вымысел проявился лишь в художественной штриховке. И надо признать, что полон трагической силы этот невыдуманный рассказ о горе, которое принесла детям война.

Так что не будем упрекать писателя за то, что он оставил нам не батальные сцены, а отдельные картины фронтовой и прифронтовой жизни. Они — правдивые. И общий смысл фронтовых рассказов, соседних рассказов о любви, о мирных послевоенных днях заключен именно в том, что личная судьба каждого из персонажей взаимосвязана с исторической судьбою всего народа, и там, где достигнута безраздельная гармония индивидуального со всенародным, человеческая жизнь становится возвышенной.

С этой этической позиции писатель гневно осудил эгоизм Марочкина («Ничего особенного не случилось»), трусость, тоже эгоистическую, Флегонтова («Мед и деготь»), душевную апатию Лизы («Самая простая история»). Они и подобные им не живут, а существуют робко, вяло, их жизненный жребий жалок, они — на обочине исторического пути народа. Все симпатии писателя отданы людям принципиальным, настойчивым, рискованным, душевно щедрым.

Фадеев уважал в ценил талант Письменного. Он прочитал и быстро напечатал его роман «В маленьком городе» в своем журнале «Красная новь». Когда Сашу принимали в Союз писателей, то на заседании приемной комиссии один критик выразил «недоверие» рассказу «На рассвете». Председательствующий А. А. Фадеев сказал веско:

— Это хороший рассказ по деликатному и уважительному отношению автора к подросткам!

Верю, что и читатель внимательно прочтет и, возможно, перечтет «На рассвете», и согласится с авторитетным суждением Фадеева…

Должен добавить, что деликатное и уважительное отношение не только к подросткам, но и вообще ко всем людям — заветная тема многих произведений Александра Григорьевича.

Читатель, бесспорно, почувствует добротность художественной фактуры даже ранних рассказов А. Г. Письменного, их стилистическую, как говорят живописцы, «разработанность». И действительно, Саша никогда не удовлетворялся черновыми набросками, торопливой скорописью. Он был неистовым тружеником. Он уходил в работу, как в затвор, исчезая от нас — друзей — не на недели, а на месяцы. Саша законно гордился добросовестностью своего литературного труда, и я это одобряю. Он относился к письменному столу, к пишущей машинке с таким же уважением, с каким относится к своему станку потомственный рабочий.

Творческая самодисциплина Александра Письменного — это же центральная черта коммунистического труда!..

Хотя Александр Григорьевич написал три романа: «В маленьком городе», «Приговор», «Большие мосты», и на мой взгляд, их общественно-художественное значение не миновало, я считаю, что свое призвание писатель нашел в рассказе. Саша был убежден, и я с ним согласен, что жанр рассказа подвластен самому серьезному идеологическому замыслу и способен вместить в себе значительные социальные события, конечно, в лаконичных формах.

Не сомневаюсь, что читатель этой книги достойно оценит прелесть и художественную самостоятельность лучших рассказов Письменного. Напомню давним его читателям, что в других книгах Александра Григорьевича неоднократно публиковались такие удачи, как «Мальчик у Тетнульда», «Через три года», «Кочевник», «Васька и Василий Васильевич». Эти рассказы давно заняли свое законное место в «Библиотеке русского советского рассказа», еще, к сожалению, не изданной, но в истории нашей литературы реально существующей.

Мы видим, что посмертная книга Александра Письменного познавательно глубокая, что история нашего народа в ней показана с незаурядной художественной силой и счастливо сочетается с современными насущными проблемами нравственного самовоспитания общества.

На этом я заканчиваю пояснения к талантливой книге друга, скончавшегося от тяжкой болезни всего лишь на шестьдесят втором году жизни.

Виталий Василевский

Москва

Большой мир