Ничего особенного не случилось

И каждый раз Вайпулин вопросительно смотрел на Коровина, а Коровин на Вайпулина. Ни тот, ни другой не знали, что у них делается на поверхности.

— Мы пробовали произвести инвентаризацию, но не закончили, — сказал Вайпулин. — Столько всякого хлама…

— Хлама! — повторил Сигиденко, — а в этом хламе, может быть, ценные вещи есть.

— Может быть, — сказал Коровин, — только нам они не нужны.

В это утро не успели вовремя подать думпкары[6] и руда переполнила бункера. Руду стали ссыпать прямо у эстакады. Серовато-синие куски, сброшенные сверху, рассыпались по земле. Пришел Коровин, раскричался и приказал досками отгородить место, чтобы руда ложилась а кучу. Для этого он велел взять новые двухдюймовые доски, которые валялись у надшахтного здания. Плотник пилил их сейчас на куски.

Сигиденко увидел это и остановился.

— Зачем доски пилят? — спросил он.

— Руда рассыпается, — ответил Коровин, мы загородку делаем.

Сигиденко показал на груду старых досок и спросил:

— А те вам нужны?

— Нет, — ответил Коровин.

Он показал на другую груду:

— А эти?

— Нет, — снова сказал Коровин.

— А эти нужны? — со злобой закричал Сигиденко и ткнул рукой на новые доски, которые распиливал плотник.

— Эти нужны. Из них загородку будем делать.

Директор покраснел, замахал руками.

— А экономия? — закричал он, — а себестоимость? Тут старые гниют, а вы новые пилите?

Он орал, размахивал руками, Ванькин отец оторопел, потом нерешительно снял шапку, плотник перестал пилить и с удивлением открыв рот, смотрел на директора.

— Вы шапку передо мной не снимайте. Я не поп и не барин. А за новые доски вы мне ответите!

Он круто повернулся и пошел в раскомандировочную. За ним, опустив голову, поплелся Вайпулин.

Ванька с любопытством смотрел им вслед. Вот пойди догадайся, что с виду такой свойский человек может задать такую нахлобучку. За отца ему было неприятно. Какие бы отношения ни были между сыном и отцом, отец для сына человек, может быть, и не авторитетный, но, во всяком случае, в достаточной мере уважаемый. А тут вдруг ему такую баню устроили.

Лазарь Александрович медленно надел шапку и покачал головой.

— А ты чего рот раскрыл? — заорал он вдруг на сына. — Поставили работать — работай. Нечего ворон ловить.

Сигиденко говорил:

— Я не горняк, я металлург.

Но это и без его заверений было заметно сразу. По штрекам он шел, пригибаясь больше чем надо, но иногда, позабыв, выпрямлялся и основательно стукался кожаной шахтерской каской о крепь, поддерживающую кровлю. При этом он ругался и делал страшное лицо. Вайпулин, усмехаясь в усы, опускал глаза и говорил участливо:

— Осторожно, Иван Ильич, не расшибитесь.

— Почему у вас сплошные шепеля?[7] — кричал Сигиденко и тыкал пальцем в трубы воздухопровода. Вайпулин разводил руками, освещал карбидкой трубу и, постучав пальцем, печально отвечал:

— Трубы плохие.

С грохотом сыпалась руда в вагончики. Серые от пыли катали матерились у дучков[8], закрывая люки досками. Потом катили вагончики, поминутно останавливаясь, потому что пути были засорены и все время под колеса попадались куски руды; часто вагончики сходили с рельсов, и тогда в штреке раздавалась такая громкая брань, что даже свиста шепелей не было слышно.

На другом участке руду везли на тачках, по доскам, хлюпающим в воде, и опрокидывали над черной дырой, куда с грохотом улетала руда.

Сигиденко смотрел на все это, пожимал плечами, сердился и спрашивал:

— Почему вы откатку не механизируете?

— Пробовали, — печально отвечал Вайпулин. Он подвел Сигиденко к лебедке. — Пытались бесконечную откатку ввести. Ничего не вышло.

— Почему не вышло?

Вайпулин разводил руками:

— Не шло…

Потом Вайпулин повел директора в забой Мысова.

— Вот вы увидите бригадку, — говорил он, — ух крепкий народ. Горы ворочают!

Он открыл вентиляционную дверь, в лицо пахнуло жаром, громко затрещали перфораторы, свист воздуха в шепелях стал оглушающим.

Мысов, голый до пояса, с серой и шероховатой от пыли спиной, мелко трясся, держа у плеча работающий перфоратор. Илюшка Чихлыстов, тоже полуголый, сидел у забоя на бревне и курил.

— Мысов, — крикнул Вайпулин, — познакомься с новым директором.

Мысов отключил воздух, опустил перфоратор и повернул грязное, рыжебородое лицо. Грудь у него была широкая, мощная, как у памятника, с рыжими, позеленевшими теперь от пыли волосами. Вайпулин положил руку на его плечо и подвел к Сигиденко. Они поздоровались. За Мысовым подошел к директору Чихлыстов.

— Это Илюшка, — сказал Мысов, — мой оруженосец.

Сигиденко понравились эти ребята. Он улыбнулся и заметил лежащую на почве довольно солидную машину с тонкими металлическими ножками.

— Это что такое? — спросил он.

— А это телескоп, — сказал Мысов.

Сигиденко удивился. Нашли где астрономией заниматься…

— Перфоратор системы «Телескоп», — шепнул Вайпулин и добавил громче: — Мощная машина, но, говорят, работать нельзя.

— Почему нельзя? — спросил Сигиденко.

— Тяжелый очень, — сказал Мысов, — мощный-то он мощный, а работать им нет возможности.

— Его установить надо, он станковый, на ножках. А устанавливать некому, да и работать на нем не умеют. Осваивать надо, — сказал Вайпулин.