Хорошо сыгранных ролей в «Печорине» не много. Свеж и обаятелен Юрий Колокольников (Грушницкий), который полностью оправдывает своего героя, славного юношу с небольшими недостатками, юности присущими. Точен и убедителен, как всегда, Сергей Никоненко (Максим Максимыч). И совершенно великолепен мрачный бородатый разбойник Казбич (Арслан Мурзабеков)! В пяти минутах его жизни на экране было больше энергии, остроты и романтики, чем во всем Петренко за всю картину.
Но женщины из рук вон плохи. Бэла (Наталья Горбенко) – как хорошенькая кукла, ни жизни, ни огня. Мери (Евгения Лоза) однообразна и скучна, а Вера еще и вульгарна. В сцене первой встречи с Печориным в гроте, актриса Эльвира Болгова не сыграла совсем ничего, никаких душевных движений. Вообще-то талант актрисы и оценивается по способности передавать настроения, состояния, перемены, то есть движения души, и все большие актрисы словно переливаются-волнуются, как неспокойное море. А здесь – мертвая зыбь…
Картина сделана профессионально гладко, за исключением четырех-пяти ляпов. (В «Тамани» показывают висящую над морем луну убывающую, с ущербом справа, а через минуту – ту же луну, но в фазе роста, с ущербом слева, и т. п.) Но для экранизации Лермонтова одних только профессиональных приличий недостаточно. Нужна личностная зрелость и понимание поэтического слова. А главное, в новой экранизации «Героя нашего времени» нет решительно никакой руководящей мысли! Вот для чего это снято? Да, конечно, Кавказ показан красиво, но вы попробуйте снять некрасивый Кавказ, тогда, может, еще кого-то и удивите. Может, школьники на свою троечку из фильма знаний и наскребут – но тут же забудут эту тягомотную лабуду про какого-то Гришу-подлеца.
Какое нам до него дело? Своих, что ли, оболтусов мало?
Веселое надувательство
Основной массив биеннале расположен на трех этажах строящейся башни «Федерация» в Деловом центре, и эту идею нельзя не признать остроумной. Лихорадочная энергетика скоропалительного московского строительства сама по себе превращает жизнь в «современное искусство». Пробираясь сквозь стройматериалы и стаи разнонациональных рабочих к скоростному лифту, бродя по 19–21 этажам среди неоштукатуренных стен и оглядывая сверху панорамы столицы, посетители то и дело принимали остатки строительства (деревянные ящики, доски, провода, металлические конструкции) за объекты выставки. И только разобравшись, что возле объекта нет таблички с фамилией художника и названием его творения (что и делает любую вещь «современным искусством»), понимали ошибку. Ведь если в комнате с черным потолком такой таблички нет, то это одно. А если написано «Барнаби Хоскинг (Великобритания). Черный потолок» – совсем другое. Надо уважительно постоять в этой комнате и подумать, что если парень из Великобритании поперся в Рашу с идеей соорудить эту комнату, у него было много мыслей о жизни в голове!
Подписи читать надо обязательно – ведь это мадонну с младенцем старинные художники могли преспокойно и не подписывать, благо на картине с тупой тщательностью так и была изображена мадонна с младенцем. «Современное искусство», потеряв по дороге времени эпитет «изобразительное», обязано объяснять письменно, что оно произвело. Бывает, однако, что и это не помогает: обнаружив в углу большой пень, выкрашенный серебряной краской, висящий на ниточках, я долго гадала, что это – «Аутоксилопироциклоборос» Саймона Стерлинга, как было написано на табличке слева, или «Культурно-канцелярский объект “Лапуту”» Михаила Косолапова, как было написано справа? И так хорошо, и эдак ничего…