Ничего святого

Она хотела вернуться ко мне, однако не забывала о том, что когда-то сделала. Ей было стыдно. Ужасно стыдно за своё бегство. Об этом она говорила бабушке. Я знаю, потому что подслушивал.

Бабушка не отличалась сентиментальностью, однако, как я уже сказал, была очень сдержанным и воспитанным человеком. И что бы бабушка ни чувствовала, как бы ни относилась к Наташе, она позволила нам общаться.

Я был не против.

Да, я прекрасно понимал, что она бросила меня, но вместе с тем я знал, что она бросила меня не просто так, – это же, в конце концов, была моя мама. А мама не может бросить меня без причины.

Когда она уехала, я даже не думал, что мамы нет, и это странно. Несколько недель спустя я задал бабушке вопрос, где же мама, и она сказала, что мама уехала, но обязательно вернётся. Мысль о том, что дети должны жить с мамой, никогда не приходила мне в голову. И всё-таки, глядя на моих ровесников и их матерей, я ощущал какое-то спокойствие. Вы понимаете? Я ощущал спокойствие в пять или шесть лет – возраст, когда в каждом здоровом ребёнке есть «по двести грамм взрывчатки или даже полкило».

И, вопреки моим мыслям о том, что «мама, видимо, забыла меня», с самого её появления я почувствовал надежду стать, как все, – стать мальчиком, у которого есть мама.

Мы начали общаться. Она была очень щедрой, и мы ходили во всякие места, куда бабушка не могла себе позволить меня водить. Это мне очень нравилось.

Оказалось, что мою лояльность купить было весьма легко: роль тридцати сребреников сыграли Star Galaxy и роликовые коньки. До сих пор ненавижу себя за это.

Мама познакомила меня со своим мужем. Он показался мне очень приятным и обаятельным человеком: крутым, сильным и с чувством юмора. Он мне понравился. Как я понимаю, Наташа поставила ему условие: она выходит за него замуж только при условии, что он примет её ребёнка. Он согласился.

Когда мы с ним знакомились, он протянул мне огромную руку и сказал:

– Привет, меня зовут Игорь.

Мне было очень приятно. Мы поехали кататься на роликах. Я что-то хотел спросить у него и уже начал: «Игорь, а Вы не знаете?..», но он прервал меня словами: «Давай просто будем на «ты», ладно?». В тот день я несколько раз назвал его на «Вы», а он всякий раз исправлял меня на «ты».

Когда мы увиделись в следующий раз, он уже не старался поправлять меня, а мне по-прежнему было неловко. Но он всегда был в хорошем настроении, много шутил и излучал уверенность в себе.

Мне это нравилось. Единственный мужчина, который был в моей жизни после смерти отца, – это дядя, но он всегда был спокойнее, и между нами всегда стоял барьер: он с самого начала решил для себя, что не сможет заменить мне отца, и никогда не пытался этого сделать.

У дяди Гриши была журналистика, которой он жил. Я очень любил и до сих пор люблю слушать дядины рассказы об известных людях, с которыми он знаком. Особенно я любил слушать рассказы о Толстых. Во-первых, они, как и мы, происходят из древнего боярского рода. Во-вторых, они являются прямыми потомками Льва Николаевича. Лев породил Владимира. Владимир породил Олега и Илью. Илья Владимирович после смерти Дитмара Ильяшевича Розенталя возглавил кафедру стилистики русского языка на журфаке МГУ, где дядя Гриша и Петя Толстой учились.

Но познакомились они задолго до этого, потому что Олег Владимирович Толстой (брат Ильи Владимировича и отец Пети) жил вместе с сыном на Большом Девятинском. В том же доме жил мой дед, художник Михаил Аркадьевич Скуратов с бабушкой, моим папой и дядей Гришей. Только Толстые жили на одиннадцатом этаже, а Скуратовы – на десятом. Гриша был с Петей Толстым в одной группе в детском саду и, по уверениям дяди, отвешивал щелбаны будущему сокурснику и коллеге.

Итак, когда я заканчивал второй класс школы, мама объявила мне, что скоро я перееду к ним с Игорем. Не могу сказать, чтобы это известие меня обрадовало, однако бабушка воспитала меня послушным мальчиком. Я ужасно не хотел покидать свой родной Ленинский проспект и перебираться куда-то в Тушино, – я даже плохо представлял себе, где может находиться место с таким неблагозвучным названием. Но я был ребёнком, который привык во всех важных житейских вопросах полагаться на рассудительность взрослых. Я был уверен в абсолютной правильности решений родителей, которые представляли для меня неоспоримый авторитет. Лишь теперь я твёрдо осознаю, что категорический мой отказ переезжать решил бы мою судьбу, направив меня в совершенно ином направлении. Но тогда – увы! – я этого не знал.

29 августа 2000 года мама родила сына. Она позвонила мне и сказала, что у меня появился брат. Я был очень рад это услышать и делился своей радостью с бабушкой, которая из вежливости изобразила радость так, что я ей поверил. Сейчас я понимаю, что её сердце обливалось кровью от осознания скорой разлуки. Я, к сожалению, не осознавал тогда, что моя жизнь может кардинально измениться, что мы с бабушкой будем видеться всё реже и реже.