Ничего святого

– Хорошо же. Тогда отпирай, наверное, Фафнира, а я сейчас отойду в сторонку и скоро вернусь.

– Зачем в сторонку?

– Не могу же я помочиться под вашим священным ясенем! Ведь, как сказали бы датчане, «негоже пеной чрева коня Одина сквернить». Верно?

Кажется, смешно получилось. Я расхохотался.

Отойдя в кусты и все еще похохатывая, я достал из своего мешка крохотную, в два наперстка, бутылочку. Эта махонькая вещица в свое время была оплачена жизнями целой пиратской ватаги.

Бутылочка содержала пот ракшаса-невидимки. Я смочил этим зельем ножны и рукоять кинжала. Кожа на глазах точно выцвела; побелела и желтая слоновая кость. Утрачивая природный окрас, все субстанции, составлявшие ножны и кинжал, напитывались новым цветом – цветом невидимости.

Оружие на глазах растворилось в воздухе. И вместе с тем я по-прежнему осязал его от гладкого костяного шарика на верхушке рукояти до серебряной нашлепки на законцовке ножен. Все на своих местах. Да и могло ли случиться иначе?

Пота ракшаса-невидимки надолго не хватит. Скоро он высохнет, и зрительный образ кинжала, прорезавшись из пустоты, раскроет мои намерения…

– Король Конан! Король Ко-онан!.. Я вхожу в пещеру-у!..

Железная дверь поворачивалась на железном же столбе, проходящем ровно через ее середину. Замечательное изделие кузнеца Регина помимо традиционных достоинств – прочности и вечности – обладало также великолепным механическим замком.

Зигфрид смазал старым салом ключ и вставил его в скважину, скрытую за кустом ежевики справа от двери. Королевичу пришлось поднапрячься, чтобы привести механизм в действие. Для этого через головку ключа он был вынужден продеть вторую, вспомогательную, деталь – футовый рычаг.

При первом полном повороте ключа четыре штифта вернулись в пазы замочного механизма и разблокировали дверь.

Теперь дюжина молодцев могла, багровея от натуги, повернуть железный монолит вокруг оси-столба. Однако Регин не считался бы Архимедом своего небогатого гениями времени, если бы для пользования его дверью требовалась дюжина молодцев или тем паче магия.

Зигфрид провернул ключ вновь – на второй полный оборот.

В толще базальта над дверью зарычал, пробуждаясь, рукотворный водопад. Резервуар, вмурованный в скалу, исторг десять тысяч бочек воды.

Зашлепали лопасти водяного колеса, затарахтели шестерни передаточного механизма, дверь приоткрылась. Ровно настолько, чтобы в зазор мог протиснуться человек любой комплекции – даже амбал Конан.

Чтобы вновь заполнить резервуар, ключевой воде, струящейся потайными жилами скалы, требовалось пять дней.

Второй резервуар, расположенный симметрично первому относительно дверной оси, по-прежнему был полон под завязку. Ему надлежало опорожниться во имя закрытия двери.

Вслед за Зигфридом в пещеру решительно шагнул Конан.

Просочившийся через дверь рассеянный свет осеннего дня сразу же взяли в оборот самоцветы, что в несколько пунктирных линий намечали стены и потолок просторного коридора. Коридор продолжался по прямой примерно шагов семьдесят, а потом плавным изгибом уходил вправо.

Смрада, липкой жижи отбросов, черепов и костей крупного рогатого скота – этих атрибутов неряшливого чревоугодия – приготовившийся к худшему Киммериец в коридоре не обнаружил.

Обитель Фафнира выдавала в его хозяине существо чистоплотное и даже творчески мыслящее, но флегматичное, ленивое, склонное действовать спорадически – во время редких припадков вдохновения. Существо, не приученное к регулярной, систематической работе демиурга. Что было вполне объяснимо: ни демиургом, ни даже близким родичем демиурга Фафнир не являлся.

Изгиб коридора открыл драконоискателям одно из последних творений Фафнира – внушительную глыбу горного хрусталя. Только приноровившись к непривычному освещению и проникшись своеобразием художественного мышления творца, в ней можно было опознать автопортрет в одну двенадцатую натуральной величины. Хрустальный дракон лежал на полу, по-кошачьи подвернув передние лапы под грудь и накрывшись с головой правым крылом.

За изготовлением левого крыла Фафнира как раз застал король Зигмунд, приезжавший в начале года посовещаться с мудрым змием насчет религиозной политики своей державы. Зигмунд спугнул Фафнирово вдохновение, а потому автопортрет так и остался однокрылым.

Будучи от природы наделен весьма совершенным инструментом, ваятель пренебрегал традиционными орудиями скульпторского труда – пренебрегал в силу врожденной гордости. Для черновой обработки хрусталя Фафнир использовал алмазные резцы верхней челюсти. Проработка деталей производилась когтями передних конечностей, шлифовка – наждачной кожей хвоста.

«Фафнир, сын Хрейдмара» – такое название дал дракон своему изваянию. Но воплощать надпись в нетленном камне не стал – от творчества ломило зубы, зудели когти.