Ничейной земли не бывает

Он вернется, как возвращался когда-то лейтенантом с учений и маневров, стройный и здоровый, подтянутый, полный впечатлений, о которых потом рассказывал вне всякой связи с происходящим, то радостно, то сердито. Оживление, охватывавшее его после каждого такого возвращения, не имело никакого отношения к ней, Лоре, и некоторое время он казался ей чужим. Но так продолжалось до той минуты, пока усталость не клонила его ко сну. Тогда Лоре садилась рядом с мужем и смотрела, как постепенно его лицо смягчалось и становилось розовым, как у ребенка, который за долгий день вдоволь набегался с дружками.

Лоре Вернер представила себе возвращение мужа после очередных учений, хотя он еще не доехал до казарм, да и сами учения еще не начались. Она посмотрела на часы — совсем скоро, через четверть часа, он войдет в свой кабинет в штабе.

Лоре подошла к телефону и набрала номер. Ответила ее младшая сестра и сразу же передала трубку своему мужу.

— Герхард, — сказала фрау Вернер, — журавли летят.

— Спасибо, Лоре. — Она хотела уже положить трубку, как услышала: — Марлис считает, что тебе надо перебраться к нам на ближайшие дни. С детьми ты не будешь чувствовать себя одинокой. Приезжай!

— Посмотрим, Герхард, — ответила Лоре. — Может быть, и приеду. Успехов тебе!

Герхард Ляйхзенринг командовал одним из мотострелковых полков дивизии. Звание полковника он получил, когда Вернер стал уже генерал-майором. Ляйхзенринг считался способным командиром. Года через два-три его должны были направить в Москву на учебу в Академию Генерального штаба.

Однажды сестра рассказала Лоре, что за несколько дней до объявления тревоги Герхард становится очень нервозным, плохо спит, при малейшем шорохе вскакивает с кровати, а иногда даже сидит ночью в своем кабинете в полной форме. Когда же наконец тревогу объявляют, он чувствует себя измученным, как после целого дня напряженной работы.

Генерал-майор Вернер знал об этой слабости Ляйхзенринга и требовал, чтобы Герхард поборол ее. Лоре Вернер считала, что муж проявляет в данном случае ненужное упрямство, он же называл это последовательной позицией. И Лоре перестала спорить с ним. Она придумала код, с помощью которого теперь и оповещала мужа сестры, когда узнавала время объявления тревоги. С тех пор Герхард сделался на удивление спокойным, и это не укрывалось от глаз Вернера. Он воспринял это как собственный успех, как результат своей воспитательной работы. Но больше других была довольна Марлис. Теперь мысли о предстоящем объявлении тревоги не терзали мужа и не отвлекали от семейных обязанностей.

Возможно, Лоре действительно отправится завтра к сестре и останется у нее до конца учений. Может быть, смена обстановки скажется на ней благоприятно. Во всяком случае, она целых семь дней проведет там, где почти ничто не будет напоминать ей о Катрин. Даже работа мужа и эти предстоящие учения, как и все, что с ними было связано, но имели для нее особого значения, потому что был нарушен баланс между общественным и личным. «К чему все это? Какой смысл в этом, если восемнадцатилетняя девушка, еще не познавшая радостей жизни, умерла от инфаркта?..» — с горечью думала Лоре.

* * *

Генерал-майор Вернер сидел в своем рабочем кабинете, но не за столом, а в одном из массивных кресел. Миновала полночь. На час ночи командир дивизии вызвал к себе своих заместителей. До их прибытия ему хотелось немного побыть одному. В штабе к приезду командира дивизии остались только дежурный офицер и адъютант генерал-майора фенрих Риссман, двадцати пяти лет, имевший фигуру тяжелоатлета и носивший обувь сорок пятого размера.

В приемной послышались легкие шаги. Для своего роста и веса Риссман передвигался на удивление тихо. Чуть слышно зазвенела посуда, и через несколько секунд фенрих принес генералу кофейник и рюмку коньяку. С рюмками и чашками Риссман умел обращаться так же ловко, как с оружием и автомобилем. У адъютанта было спокойное широкоскулое лицо, усыпанное веснушками. Не сказав ни слова, он вышел. Это его качество Вернер очень ценил. Риссман говорил только тогда, когда его спрашивали.

Вернер услышал, как Риссман разговаривал по телефону. Он и по телефону обычно говорил мало: коротко спрашивал и передавал указания спокойным, дружелюбным тоном, который чаще всего звучал как просьба. И выполняли их, как ни странно, гораздо быстрее, чем приказы.