Ничейный час

Это была расщелина в крутом склоне холма. Между скальными высокими стенками застрял большой кусок камня, со временем его затянуло землей, и на ней выросла молодая елка. Внутри места хватило бы и на пять человек. Земляной пол выровняли и утоптали, в дальнем углу был сложен очаг, а возле него кучей навалены дрова. Чугунный котелок стоял на каменном выступе, на полу у стены валялся осыпавшийся уже лапник, а поверх него — несколько старых духовитых овчин. Ночной как всегда походил вокруг убежища. На земле поправил какие-то фигуры из камней, потом углем начертил непонятные закорючки по обе стороны от входа и над ним. Запалил костерок и велел Тийе натопить снега. Когда котелок был полон, он достал нож, провел перед входом черту и воткнул нож по самую рукоятку в землю.

— Теперь сидим тут и не выходим, — спокойно сказал он, завешивая низкий вход самой большой овчиной.

Внутри было уютно. Свист ветра снаружи придавал этому покою и теплу еще больше значимости. Тийе было хорошо. Вот так бы сидеть в этом тихом углу, отгородившись от всего мира, и ничего больше не надо.

Вчера им повезло, и теперь Ночной нанизывал на прутики куски мяса какой-то твари. Тийе не запомнила какой, но вчера ела мясо — ничего так. Ночной достал из своего мешка соль и какую-то траву. Траву бросил в котелок, и убежище наполнилось приятным травяным запахом.

— Это что? — спросила Тийе.

— Да разные травки. Лучше спится, и потом бодрее идешь.

Тийе взяла у Ночного уже нанизанные прутики и стала вертеть мясо над огнем.

— А почему ты ко мне не пристаешь? — спросила она и почувствовала, что краснеет. Вот уж никогда не подумала бы.

— А надо? — ответил он, не глядя на нее.

— Нет!

— Тогда что спрашиваешь?

— Все мужики лезут, — уверенно сказала она.

Он посмотрел на нее.

— Если у вас все мужики лезут к сопливкам, у которых еще и кровей не было, и если эти сопливки считают это обычным, то и правда конец землям Дня.

— А у вас что, не лезут?

— Если ты о том, тянет ли меня на женщин, то да, тянет. Но я не полезу к женщине, если она не хочет. И нашим и в голову не придет портить недозревших девчонок.

Тийе покачала головой, уставившись на Ночного.

— Прям как в сказке… Как в книжках…

— Ты что, читать умеешь?

Тийе молча кивнула. У них была одна книжка с картинками. Мама по ней учила ее читать. Сказки были красивые и хорошие. Потом книжка рассыпалась, как Тийе ее ни берегла, а потом вообще пропала. Очень захотелось заплакать.

Он снова помолчал.

— Если у вас все мужики такие, то вам и правда конец, — сказал он и больше ничего в этот день не говорил. А снаружи выл ветер. И не только ветер. Но никто не попытался войти в их убежище. А когда ветер утих, и они осмелились вылезти наружу по нужде, то увидели, что нож у порога весь пошел ржавчиной, а снег истоптан следами, от одного взгляда на которые становилось не по себе.

Глава 10

МАЙВЭ

— Расскажи мне о ней, Арнайя Тэриньяльт, — говорил Науринья Прекрасный. Так тихо и спокойно говорят, когда человек еле сдерживает крик, рыдание, отчаянье. Арнайя Тэриньяльт ждал разговора с Науриньей с того самого мгновения, как холм потрясло известие о гибели госпожи Диэле. Такой глупой, такой нелепой гибели — после тяжелого похода, из которого их возвращения почти не ждали, а они вернулись, и стражи рассказывали о своих похождениях и отваге маленькой госпожи Диэле. И вот — нету ее.

— Я мог бы прийти раньше, — сказал Науринья. — Если бы я думал больше о ней, а не о том, что я — королевский маг, истребитель зла, она бы не умерла. Я бы бросил все и побежал к ней. Всех встречали родные, а она пришла в пустой дом, и ее встретила смерть. И отомстить мне некому.

— Она была отважной, — заговорил Тэриньяльт. Он больше не носил повязки на глазах, и все видели его глаза, лишенные белков из-за расширенных навеки зрачков. Он смотрел на собеседника — но непонятно было, куда он смотрит в точности. — Она иногда плакала, я слышал. От страха плакала. Мы все боялись, но мы-то мужчины, а она — женщина, такая маленькая, словно птичка. И я тогда обнимал ее и утешал, как брат. Поверь, мы все полюбили ее. А она все говорила о тебе, вспоминала, как ты прощался с ней, и говорила, что это знак исцеления, что ты снова становишься прежним. Науринья, ты был ей нужен. И нужен был как опора. Если бы она не надеялась, она не выдержала бы, поверь мне.

— Мне тяжело тебя слушать.

— А разве ты сам сказал бы себе другое? Я скажу, ты сам скажешь — ничего же не изменится. Но сам с собой ты будешь еще жесточе, чем я с тобой. Потому — пей, Науринья.

Науринья послушно кивал и пил.

— Государь уже жалел меня. Все меня жалеют. И я себя жалею. — Он поднял голову. — Я что-то должен сделать, Тэриньяльт. Иначе я… перестану… быть.

Арнайя Тэриньяльт не ответил.

***

— Я уже один раз сказал тебе — нет. И другого ответа не будет.