Ничьи котята

— Как тебя зовут? — медленно, с расстановкой спросила Карина, с трудом шевеля закоченевшими губами.

Девчонка, вздрогнув, прижалась к ней еще сильнее.

— Яна, — тихо сказала она. — Яна Парака, госпожа. Рада знакомству. Прошу благосклонности.

Прошу благосклонности? Сколько времени она не слышала таких слов! От них тянуло домашним уютом, воспоминаниями о маме. Но она не дома. Как положено отвечать? Она не помнит. И не хочет вспоминать.

— Не надо — госпожа, — хрипло произнесла она. — Меня зовут Карина. Тебе сколько лет?

— Десять, — все так же тихо откликнулась Яна.

— Ты давно в Институте?

Яна помедлила, раздумывая.

— Что такое «институт»? — наконец переспросила она.

Карина опешила.

— Ну… — неуверенно сказала она. — Так называлось место, откуда мы сбежали. Неужели ты не слышала ни разу?

— Меня привезли вчера вечером. Наверное, на корабле, — от дуновения ветерка Яна снова задрожала крупной дрожью. — Я не видела, меня из ящика не выпускали, и я спала почти все время. Но когда я присыпалась, пол качался.

— Счастливая! — вздохнула Карина. — А я там пробыла…

Сколько она провела в Институте?

— Какое сегодня число? — спросила она у спутницы.

— Одиннадцатое пятого… кажется, вчера было, — сообщила та. — Или десятое. Я не помню точно, я спала долго.

Пятый период? Когда ее поймали? Кажется, шел третий период. Какое число? Не помнит. Неважно. Неужели всего два периода?

— А год? Какой год?

— Сорок третий, — недоуменно посмотрела на нее Яна.

Сорок ТРЕТИЙ? Восемьсот сорок третий?! Два года! Целых два года… Почему она почти не помнит прошедших лет? Все, что осталось в памяти — долгая череда пробуждений, наполненных бесконечным ужасом и болью, и кошмарных снов, мало отличавшихся от реальности. Ее кулаки бессильно сжались, и невидимые руки нервно заметались вокруг тела, готовые крушить и рвать. Усилием воли она заставила их успокоиться и свернуться в клубки, иначе можно случайно ударить Яну.

— Ты есть хочешь? — спросила Карина. Яна лишь молча кивнула в ответ.

Сидя под кустом в лесу, еды не дождешься. Нужно идти искать. Но ведь их самих ищут!

Пусть. Ее уже искали. Она плохо соображает, многое забылось, но как прятаться и воровать еду, помнит. Только сначала нужна одежда — или они совсем замерзнут.

Карина с сомнением взглянула на Яну. Оставить ее здесь? Или взять с собой? Если взять, то вдвоем их легче обнаружить. А если оставить, то на нее могут наткнуться. Или малявка сама вылезет и все равно попадется. И тогда ее вернут в Институт. Нет, ни за что. И потом, теперь они вместе, а вдвоем легче. Даже ночью можно дежурить по очереди, чтобы не застали врасплох. Ну, вместе — значит вместе.

— Сейчас пойдем в город, — объяснила она Яне. — Сначала найдем одежду. Наверняка где-то на окраинах на веревках сушится.

— Но ведь она чужая! — пискнула малявка.

— А сейчас станет наша! — зло ощерилась Карина. — Или ты замерзнуть хочешь? Нет? Значит, помалкивай и делай, как я говорю. Потом найдем еды. Можно выбить дверь в доме, где хозяев нет, и обчистить холодильник. Поняла? Только слушайся меня, а то нас опять поймают.

— А как мы дверь выбьем? — испуганно спросила Яна. — Она же крепкая.

— А вот так! — Карина вытянула невидимую руку и с яростным наслаждением хлестнула ей по тонкому деревцу. Брызнули мелкие щепки, и ствол начал медленно заваливаться на бок, но почти сразу повис на ветвях соседних деревьев. — А если нас кто-то попытается остановить, я их так же ударю!

— Нет! — внезапно воскликнула Яна, отстраняясь от Карины. — Нет! Нельзя!

— Чего нельзя? — не поняла Карина.

— Нельзя бить людей! Ни за что! Им больно, они даже умереть могут!

— Ну и пусть. Ты что, их жалеешь? Они-то тебя не пожалели. Небось, как поймали, так и отправили в проклятый Институт. Ты знаешь, что со мной там делали? Я сто раз хотела умереть!

— Нет. Мама мне говорила, что нельзя бить людей, — упрямо склонила голову Яна. — Она говорила, что моя сила — дар, а вовсе не уродство. Что его нужно использовать для людей, а не против них.

— Мама? — пораженно спросила Карина. — У тебя есть мама? Настоящая мама?

— Она… умерла.

Внезапно глаза Яны наполнились слезами, и она слабо заскулила, уткнувшись носом в коленки. Карина растерянно смотрела на нее, не понимая, что делать.

— Эй… — она ткнула девчонку пальцем в плечо. — Ты чего?

— Ни…чего… — сквозь слезы откликнулась она. — Маму вспомнила. И папу. Они погибли. Мне сказали, что они уехали, но я знаю, что они погибли…

— Да? — глупо сказала Карина. — Жалко. А вот я своих родителей совсем не помню.

Яна подняла зареванное лицо:

— Совсем-совсем не помнишь?

— Совсем, — вздохнула Карина. — Ну, только маму немного. Я себя только в детдоме помню, лет с семи. Мама умерла от болезни, а папы у меня, кажется, никогда и не было. Или он тоже умер. Ну, кончай реветь. Нам идти пора.

— Нет.

— Что — нет? — удивилась Карина.

— Я не пойду с тобой, пока ты не пообещаешь не бить людей, — упрямо сказала Яна, громко шмыгая носом. — И я бить не стану.

— Дура! А если тебя станут бить? Думаешь, пожалеют?

— Ну… если они сами начнут, то, наверное, можно, — неуверенно сказала Яна. — Но первой нельзя.