Ничья

– Степан Федорович, вы теперь наш. Понимаете? Наш житель, наш сосед, наш сельчанин. А в селе все совсем по-другому. Это вам не город, где человек не знает, как зовут соседа за стеной. В селе все иначе, здесь принято помогать друг другу. Соседи всегда рядом: и в беде, и в радости. Так что привыкайте. И помогут, и осудят, и принесут, и посмеются. И роды примут, и похоронят. Так испокон веку в селе заведено, и не нам этот порядок нарушать.

– Спасибо, – он смущенно закашлялся. – Мы отвыкли от улыбок, спокойного сна, хорошей еды. Больше прятались по подвалам. А потом нас вывезли. Сначала в Ростовскую область, а потом сюда. Спасли, да не всех. – Он прерывисто вздохнул, словно хотел задушить вырвавшееся рыдание и, отвернувшись, сдавленно проговорил: – Жена погибла. Попала под обстрел. И сестра моя вместе с ней. Они пошли хлеба купить, и обе не вернулись. Больше года прошло. А будто вчера.

Елизавета, помертвев от услышанного, сжалась в комок, замерла, боясь дышать. А он, будто погрузившись в забытье, продолжал рассказывать.

– Двое детей сестры стали моими. Теперь у меня четверо.

– Господи, твоя воля! Как же это? – ахнула Елизавета.

– Ну, а что ж? Не бросать же родных племянников. Зато теперь у меня два сына и две дочки.

– Какое горе, – Лиза почувствовала слабость в ногах и прислонилась спиной к косяку двери.

– Это не горе и не беда, этому и названия-то не придумаешь. Когда по-звериному выть хочется, это что? Когда от ужаса шевелятся волосы на голове. Когда хочешь кричать, а из глотки исходит только хрип. Это нельзя понять и рассказать невозможно.

– В общем так, Степан Федорович. – Елизавета глубоко вздохнула, сжав кулаки.

– Да перестаньте вы меня так называть. Не до отчества мне сейчас, зовите просто Степаном. Вы ж разрешили вас Елизаветой называть, чем я хуже?

– Ну, ладно. Так и правда лучше. Легче.

– Лиза – дочь моей погибшей сестры.

– Я уже поняла, – Елизавета пошла к калитке. – Не переживайте, как-нибудь разберемся. И давайте, Степан, договоримся: детей нужно срочно в школу определить. Хотя. Хотя, может быть, вы правы. Тут уж, конечно, и лето на носу. Сейчас в мае недели две поучатся, потом начнется повторение. Подготовка к контрольным работам и экзаменам. Может, не спешить, дать детям возможность привыкнуть, познакомиться, а с сентября уже в школу?

– Мне эта мысль больше нравится, но сам решить не могу. Вы учительница, вот и подскажите, как лучше.

– Вот и я пока не знаю. Но сегодня же посоветуюсь с директором школы и зайду к вам вечером, расскажу.

День пролетел незаметно. Вечером, едва уроки закончились, Лиза вернулась, как и обещала, в дом беженца, но не одна. Открывшему дверь мужчине она представила женщину, полную, черноволосую, с добрыми усталыми глазами.

– Вот, Степан Федорович, знакомьтесь. Это наш директор, Светлана Николаевна. Я ей все про вас рассказала.

– Эх, мне даже пригласить вас пока некуда, – растерялся Степан. – В доме еще порядок не наведен, мебели нет, так что и посадить вас не на что.

– Не тревожьтесь, ерунда все это, – решительно отмахнулась Светлана Николаевна. – Постоим, не развалимся. А насчет детей мы вот что сделаем.

Обсудив ситуацию, посоветовавшись с учителями, они приняли решение детей в школу оформить, посадить их в классы, познакомить с ребятишками, но от экзаменов и контрольных освободить. Пусть дети походят по школе, немножко попривыкнут, с учителями поговорят, учебники получат. Может, захотят летом позаниматься по каким-то предметам или в школьный летний лагерь записаться.

– Ну, Степан Федорович, держитесь, – Светлана Николаевна крепко пожала руку Степану. – Осваивайтесь. У нас здесь очень хорошо: и природа дивная, и люди прекрасные. Все наладится. Не сразу, конечно, но вам-то уже опасаться нечего.

Поздно ночью, когда уже и уставшее за день солнце отправилось на покой, Елизавета рассказывала Ольге об ужасной судьбе мужчины, поселившемся в сером доме. Задумчиво помешивая ложечкой чай в чашке, она покачала головой.

– Так страшно, Оль, все это. А глаза у него такие тоскливые, такая в них боль неизбывная.

– А ты уже и в глаза ему успела заглянуть? – насмешливо прищурилась Ольга.

– Ты о чем? – недоуменно перевела на нее взгляд Елизавета.

– Все о том же. Ты других жалеешь, а о себе когда думать начнешь? Марфа правильно тебя укоряет. Разве это хорошо – всегда одной оставаться?

– Ой, прекрати, – недовольно сморщилась Елизавета. – Причем здесь я?

Ольга отставила чашку с чаем и придвинулась к ней.

– Лизок, но ведь нужен человек рядом. А ты мужчин боишься, как огня, избегаешь их. Чего ты от них бегаешь?

– Ни к чему этот разговор, – побледнев, Елизавета резко встала. – Иди спать, поздно уже.

– Я-то пойду, – настырная Ольга упрямо сдвинула брови. – А вот ты одна останешься. Я помню, ты когда-то сказала, учителя у тебя хорошие были. А чему учили-то?

– Всему, – покачала головой Елизавета. – А главное, тому, что верить никому нельзя. Так старательно учили, что на всю жизнь охоту отбили кому-то доверять.