Ничья

Ольга жила трудно. Большая семья держалась на муже, но тот утонул в реке лет пять назад, оставив на Ольгу престарелую мать и троих маленьких детей. Вот тут Елизавета и показала характер: день и ночь сидела то у постели рыдающей Ольги, то возле ее свекрови, лежащей с сердечным приступом. Все заботы взяла на себя: стол поминальный накрывала, детей кормила-поила, пока женщины приходили в себя. Родней-родного стала она своим соседям, и те, оценив ее бескорыстную помощь и отзывчивое сердце, стали еще больше любить Елизавету, в шутку называя ее между собой палочкой-выручалочкой.

Жизнь в селе легкой не бывает. В любое время года работы хватает. Встают хозяйки затемно, ложатся поздно, но не жалуются. Живут себе, радуются. Да и зачем жаловаться-то? Каждому свое. А свое любить надо.

Глава 2

Поздний вечер давно наступил.

Тихие сумерки подкрались незаметно, осторожно затемнили небо, добавили серости сгустившемуся воздуху, погрузили мир в полумрак, а затем и в полный сумрак.

Елизавета спешила довязать обещанную Ольге кофту. Она искренне жалела соседку, давно ставшую близкой подругой: денег у них сроду не водилось, а одеваться ей, еще не старой и симпатичной женщине, хотелось.

Как бы судьба ни била, ни трепала, а страсть к жизни дает свои ростки, пробивается сквозь горе и мрак, оживляет стремления и желания. Хочется и кофточку, и платье, и туфли, а когда денег нет, изощряешься, как можешь. Женщина всегда остается женщиной.

Ольга, несмотря ни на что, держала хвост трубой. Ни в чем не хотела отставать от коллег, и время от времени просила Лизу то связать новую кофту, то вышить воротничок к платью, то украсить аппликацией подол юбки.

Лиза устало повела плечами и глянула на часы. Без двадцати двенадцать. Поздно. Дремота голову крутит, но и рукоделие бросать не хочется, осталось-то всего ничего: рядков шесть, и кофта готова.

Вздохнув, Лиза решительно принялась за дело. Закончив, наконец, работу, с трудом выпрямила спину. Усмехнулась. Довязать-то довязала, а собрать изделие хватит ли сил? Прошла по комнате, постояла у окна, озорно подмигнула своему отражению в оконной раме.

Достала шкатулку с нитками, сшила все детали, разгладила, обдав паром, чтобы швы не топорщились, и с удовлетворением посмотрела на результат.

«Ну, что ж. Не зря сидела!»

Умываясь, Елизавета мимоходом бросила взгляд на свое отражение, мелькнувшее в зеркале. Остановилась, подошла ближе, с интересом рассматривая себя нынешнюю. Недовольно сморщившись, прикусила губы.

– Ну и ну. – вздохнула она.

Годы берут свое. Берут, проклятые. Давно исчез юношеский блеск больших глаз. Откуда ни возьмись, появились крошечные, пока малозаметные, морщинки, именуемые в народе «гусиными лапками», пропала округлость щек, как рукой сняло вечный легкий румянец. Лицо стало бледнее, скулы заметнее, и только глаза не выгорели, не полиняли, сохранив редкий и очень насыщенный синий цвет, какой обычно бывает у полевых васильков, барвинков или клематисов.

Елизавета усмехнулась, вспомнив, как в детстве стеснялась этой небывалой синевы глаз, пыталась смыть ее, намыливая глаза мылом несколько дней подряд.

Сорок лет, которые исполнились нынешней зимой, женщину не пугали. Да и чего бояться? Уж она-то знала, что бояться надо другого. А годы. Они ведь только то, что мы сами хотим в них видеть.

Для кого-то годы – богатство, для кого-то – наказание, для кого-то – обуза. Лизе возраст не мешал. Конечно, будь она помоложе, может, по-иному распорядилась бы своей жизнью, но ведь былого не изменишь. Не вернешь.

– Да. Стареешь, Лизок, – грустно подмигнула она своему отражению. – Ну, ничего. И это пройдет.

Очень хотелось спать. Но стоило коснуться щекой прохладной подушки, как в окно стукнули. Только Ольга умела так остро и звучно два раза ударить по стеклу, что звук этот, в точности похожий на барабанную дробь, давно стал их условным знаком.

За много лет Лиза привыкла, что соседка может в любую минуту примчаться к ней, но такие поздние посещения случались довольно редко и, как правило, по невеселым поводам.

Испуганно вскочив, она в темноте с трудом попала босыми ногами в тапочки и опрометью кинулась на веранду. Оттянув задвижку, поспешно отворила дверь.

– Что такое?

Ольга, невысокая худая женщина со смоляными волосами, проворно шагнула в дом, скинула туфли и прошлепала босиком по крашеным половицам в горницу.

– А ты спишь, что ли?

Лиза, шагая за ней следом, недоуменно перевела взгляд на настенные ходики.

– Вообще-то, десять минут второго.

– Не десять, а пять, – хмуро поправила Ольга.

– Ну, пять, – безропотно согласилась Елизавета. – Чего не спишь?

Ольга отодвинула стул, села и, погладив рукой вышитую гладью скатерть, подняла на подругу усталые глаза.

– У тебя есть выпить?

Удивленная Елизавета достала из буфета графинчик с домашней наливкой из синей сливы и молча поставила перед соседкой.

– И рюмки давай, – одобрительно кивнула Ольга.