Ничья вина (СИ)

Скай залпом допил кофе и поднялся, следуя за ним. Интересоваться, куда они идут, он не стал. Едва они вышли за дверь, Алек вцепился в его ладонь мертвой хваткой, так что потеряться он не боялся: надо было только успевать за ним, поворачивая, спускаясь, поднимаясь. Здание оказалось тем еще лабиринтом: в одиночку он бы ни за что не нашел дорогу назад. Даже лифт, в который они вошли, ничем не напоминал тот, что отвез их к Блэку. Здесь не было зеркал — металл и потемневшие от времени (или от частого использования) кнопки. Алый нажал «нулевой» и, наконец, отпустил его руку, прислонившись к стене и прикрыв глаза. Сейчас он казался изможденным.

— Устал? — не удержался Скай от вопроса.

— Хочу жрать, спать и сдохнуть, — Алый криво улыбнулся. — Можно в любой последовательности. Блэк объяснял тебе, зачем ты здесь понадобился?

— Нет.

Он ждал было продолжения, но в ответ Алек только улыбнулся еще раз.

— И зачем?

— Скоро узнаешь, — ехидно пробормотал Алый, приоткрыв один глаз.

И прямо по закону подлости, аккурат в тот момент, когда он в абсолютно нецензурных выражениях высказывал довольно лыбящемуся Алому все, что о нем думает, двери лифта открылись, а за ними стоял Блэк и какой-то незнакомый мужчина.

Алек подтолкнул его в спину.

— Удачи, Скай. Я… — конец произнесенной фразы скрылся в шуме закрывающихся дверь.

Кажется, он сказал…

Нет. Показалось.

========== Глава 4 — Argumentum ex silentio (Доказательство из умалчивания) ==========

Наши желания — это полужизнь, наше безразличие — это полусмерть.

(Джебран Халиль Джебран)

Таких, как она, называли детьми войны. Когда Марина была маленькой, небо было серо-желтым от пепла, по всей стране гремели взрывы и кровопролитные бои. Мама рассказывала ей, что именно детский голос и наивные вопросы заставляли ее продолжать жить и верить, окончательно и бесповоротно верить, что все будет хорошо. Глупо, наивно — но сбылось же. Конец войны она помнила очень даже хорошо, ей тогда было одиннадцать, она надела голубое платье из летящей органзы, мама заплела ей косу, и они пошли гулять. Впервые, надолго. Впервые не оглядываясь по сторонам, не прислушиваясь к каждому звуку. Просто гулять по городу.

Десять лет прошло, а она помнила, как люди останавливались, обнимались, плакали и поздравляли друг друга с Победой.

Марина всегда писала это слово с большой буквы. Слишком много оно для нее значило, слишком большой след в ее мире, в ее жизни оставила война. Мама рассказывала, что в молодости собирала вырезки из журналов с модными певцами и актерами, сохраняла их фото. Рассказывала, как они с подругами обменивались этими «сокровищами», присылали друг другу в мессенджеры свежие статьи, копили на билеты на концерты и бежали в кино. В «молодости», вернее в подростковом периоде, Рины, тоже собирали фотографии и видео, только кумирами их были не актеры, не идолы — герои той страшной войны. Ярко вспоминалось, как классе в восьмом-девятом они отпрашивались у классной в соседнюю гимназию, потому что туда должны были приехать Скай, Блэк и Волк. Трое из пары десятков мужчин, по которым сходила с ума вся страна. Мальчишки тогда умоляли вместе с ними, классная, не то, что возражать не стала — сама возглавила безобразие, и они все вместе, всем классом из восемнадцати человек стояли у ворот в чужую школу и ждали, когда их герои пойдут мимо.

Тогда им невероятно повезло. Летчики приехали не вдвоем — втроем, а вместе с самым что ни на есть морским Волком был второй самый известный адмирал. Марина визжала и кричала, как и остальные. Проходя мимо, Скай остановился, обнял учительницу, расписался в чьем-то блокноте (Олеськином, удачливая зараза), собрал урожай цветов. Они благодарили его за чистое небо, а он смеялся и благодарил их в ответ.

Смешно, но это, наверное, было самым ярким ее детским воспоминанием. Ворох цветов, солнце, искрящееся на усыпанной медалями груди и глубокий голос героя. А самым счастливым — облитая белой лайкрой ладонь, ложащаяся ей на макушку, алая прядь в челке и чуть ироничный голос, приглушенный маской:

— ОтпУстите товарища генерал-лейтенанта, мелкая? Нас там немножко заждались.

Она тогда кивнула и почему-то молча протянула ему алую-алую, как его прядь, как шестиконечная звезда на груди, розу. Он засмеялся и обломил ее у самого бутона, закалывая под орден, как когда-то на самом первом параде.

— Спасибо, милая. Как тебя зовут? — спросил герой войны, командир эскадрилий и великий летчик Алый.

— Марина, — пропищала она в ответ.

— Будь счастлива, Марина.

И они ушли, а классная увела их обратно в школу, впрочем, уроков тогда не случилось — они часа два сидели и обменивались впечатлениями и вспоминали все, что знали о войне и о тех пятерых, кого им посчастливилось увидеть. Да.

Она действительно была ребенком войны. Она не могла просто взять и забыть, как это было, как это закончилось, не могла перестать испытывать благоговение и всепоглощающую благодарность к тем, кто подарил им мир. Наверное, именно поэтому давно уже выросшая Марина и не понимала, какого черта сейчас происходило.