Ничья земля

Сергеев повел биноклем еще правее и замер от неожиданности. На полянке, возле моста, рядом с непонятной покосившейся конструкцией из досок, веток и проржавевших кусков металла, стояли три армейские палатки. А рядом, почти касаясь заиндевевшей травы лопастями несущего винта, приник к земле пузатый и уродливый вертолет охотников.

Глава 3

Что может быть хуже, чем телефонный звонок в полтретьего ночи? Только телефонный звонок без четверти три. Трель мобильника вырвала Сергеева из сладкого предутреннего сна, безжалостно, как рука хирурга-дантиста вырывает из десны больной зуб. И так же быстро.

Он оставил мобильный в кармане пиджака, в прихожей, но, хотя квартира была немаленькой, приглушенный тканью звонок, разорвавший ночную тишину Печерска, достиг его ушей мгновенно.

Вика, спавшая рядом, уткнувшись носом в его плечо, не проснулась, только застонала во сне, когда он осторожно отодвинулся, стараясь ее не побеспокоить.

Тревожная телефонная трель. Михаил терпеть не мог такие звонки. Они всегда предвещали плохие вести, или, по крайней мере, головную боль и проблемы.

На прежней работе — это означало бы, что где-то там, за тридевять земель или где-то тут, совсем рядом, срочно нужно вмешательство. И нет уже времени на сборы или сон, есть пять минут на умывание и одевание, и на то, чтобы ухватить спортивную сумку, а внизу уже урчит мотором микроавтобус «каравелла» с тонированными стеклами. И из ангара выкатывается толстобрюхий, заправленный по самые «помидоры» транспортник, в который сонная и злая дежурная команда таскает тяжелые деревянные ящики темно-зеленого цвета.

Сегодня уже никто никого в дорогу не позовет, кончилось время, но ощущение того, что ничего хорошего это пробуждение не сулит, было прописано в памяти на уровне рефлекса.

Он осторожно встал, ощутив ступнями прохладу паркета, и прошел в прихожую в полной темноте, не зажигая света, двигаясь уверенно и бесшумно, как кот. Выходя из спальни, он плотно прикрыл за собой дверь — пусть спит.

Тот, кто звонил, трубку вешать не собирался, наверное, считал гудки и ждал, пока Сергеев ответит на вызов.

— Алло, — сказал он в полголоса, проскальзывая на кухню и закрывая еще одну дверь, для лучшей звукоизоляции. — Слушаю.

— Алло, Миша, это ты? — сказал Блинчик, — Прости, что поздно.

— Не поздно, — сказал Сергеев, — рано.

— Прости, что рано, — согласился Блинов. — Тут такое дело, брат, — что поздно, что рано, все равно звонить надо. Ты с Викой?

— Да.

— Она спит?

— Нет, танцует.

— Я серьезно.

— Володя, — сказал Сергеев, — сейчас полтретьего ночи. Спит, конечно. И я спал.

— Прости, дружище, — сказал Блинов с извиняющейся интонацией, — прости. Просто, тут один человек хотел бы тебя видеть. Хороший человек.

— А утром нельзя, Блинчик? — сказал Сергеев, заранее зная, что услышит в ответ.

— Не получится, Умка. Я машину послал. Пока ты спустишься — она уже будет у подъезда.

— Я и сам мог. Моя машина внизу.

— Просто времени мало, а с мигалками — домчишься за полчаса.

— Ты хоть скажи — куда.

— В Борисполь, дружище, в аэропорт. Увидишь, будет сюрприз.

— Ох, Блинов, ты же знаешь, я не люблю сюрпризы.

— Такие — любишь. Только просьба — давай-ка без Вики, уж кто тут будет лишний, так это она!

— Хорошо, — согласился Михаил, — приеду один. Я и так не собирался ее будить. Ты бы хоть с вечера предупредил, что ли? Откуда у тебя такая страсть к ночным встречам?

— Се ля ви, — сказал Блинчик весело, с прононсом истинного парижанина, — я и сам люблю поспать, но, увы, увы… Приезжай, Умка, не пожалеешь!

Сергеев подошел к окну. Во двор, не торопясь, въезжал «шестисотый» Блинова, черный, похожий на глубоководную рыбу, скользящую между припаркованными автомобилями, как между камнями.

— Машина уже внизу, — сказал Сергеев, — через минуты три — выхожу.

— Давай, давай, — одобрительно хохотнул Блинов. — Что — любопытно? То-то же!

Блинчик с детства был бесцеремонным и не признавал отказов. Об этом Сергеев вспомнил, спускаясь по лестнице.

Перед выходом он наскоро умылся, одел тонкую «водолазку», джинсы и спортивный пиджак — ночи были, все же, прохладные, такой уж удался май. Потом, не обуваясь, ужом скользнул в спальню, и поцеловал сладко спящую Плотникову — от нее пахло теплом тела, чуть духами и совсем чуть-чуть — сексом. В прихожей он оставил записку, надел черные мокасины и вышел в подъезд, придержав осторожно язычок замка.

— Доброй ночи, Михаил Владимирович, — поздоровался с ним водитель, моложавый, коротко стриженый мужчина лет под сорок, с по-военному ровной спиной, и распахнул заднюю дверь «Мерседеса».

— Доброй ночи, — отозвался Сергеев, опускаясь на заботливо подогретую кожу подушек.

Едва слышно урча двигателем «шестисотый» вырулил с тесно заставленного машинами двора и набрал скорость почти мгновенно. Несколько минут — и за окнами замелькал бульвар Леси Украинки, потом — залитый ярким светом ртутных фонарей мост.