Ничья земля

Если честно, без хвастовства, организовать этой банде Варфоломеевскую ночь было задачей вполне осуществимой. Рискованной, но возможной. Но было не до того.

Первым делом, Михаил показал Молчуну жестом, чтобы держал ушки на макушке. Потом прикинул их шансы проскочить через мост незамеченными, и оценил, как близкие к нулю. Надо было уходить, а не мнить себя Терминаторами. Найти переправу (черт с ним, поплаваем, не впервой!) и унести ноги от этих мест.

Сергеев тщательно зачехлил бинокль, кивнул Молчуну и начал отползать с пагорба задом вперед. Спустившись на пару метров ниже гребня, они встали на ноги и отряхнули одежду от прилипших листьев и комочков земли. Надо было упаковаться и выступать, а настроение было — просто никуда. С рассветом начало ощутимо холодать и мысль о предстоящей переправе радовала чрезвычайно.

Приторочив спальник к верхнему клапану «станка», Сергеев разогнулся, похрустывая затекшими за ночь позвонками, и увидел, что Молчун стоит с поднятыми руками — автомат лежал рядом с рюкзаком. Выражение лица у Молчуна было не то, чтобы испуганное, скорее, озабоченное — глядя на него, не хотелось прыгать в сторону, как Тарзан, и устраивать пальбу по кустам. Молчун легко отличал смертельную опасность от любой другой, и если бы их жизни что-то реально угрожало, уж, будьте уверены, здесь бы кипел бой местного значения.

Сергеев медленно, не трогая оружие, повернулся в ту сторону, куда смотрел Молчун, и увидел бородатого мужчину своих лет, одетого в черный десантный комбинезон и короткие сапоги с подвернутыми голенищами. В руках у мужчины был «калаш», нос украшали очки с перевязанной синей изолентой переносицей, а на голове красовалась черная «кипа». В купе с грозным выражением вполне русского лица, эффект создавался слегка комический, но шутить, почему-то, не хотелось. Автомат мужчина держал профессионально, а промазать с расстояния в десяток метров было задачей трудной — не той толщины были стекла очков.

Рассмотрев обернувшегося к нему Сергеева, мужчина заулыбался, показав зубы, сохранившиеся в шахматном порядке, опустил автомат и сказал тихонько:

— Шалом!

Молчун посмотрел на Сергеева недоуменно, и медленно опустил руки.

— Шалом! — отозвался Сергеев. — Ты не шуми, Мартын, там…

— Знаю, — отмахнулся бородач, — видел. Хватайте шмотки и дуйте за мной.

Уговаривать не пришлось — почти перейдя с шага на бег, они удалились от места встречи метров на триста и, по широкому полуосыпавшемуся рывчаку, спустились в овражек. Еще через сто метров дно овражка начало плавно подниматься и тропа вывела их на большую поляну, окруженную густым сосняком.

На поляне был разбит передвижной лагерь, разбит грамотно, по всем правилам фортификационного искусства, унаследованного Общиной от переселенцев, немало натерпевшихся от краснокожих аборигенов три с лишним века назад, под совершенно другим небом.

Телеги на резиновом ходу (благо колес с покрышками в разрушенных городах хватало с избытком — только успевай таскать) с полотняными навесами, делавшими их похожими на древние фургоны, были составлены в круг, внутри которого находились лошади и палатки. Под некоторыми фургонами виднелись стволы пулеметов, торчащие из-под брустверов, сложенных из набитых землей мешков.

Сергеев хорошо знал, что Равви, бывший выпускник Харьковского гвардейского танкового училища, бывший полковник Советской Армии и член КПСС, бывший полковник армии украинской, блестящий демагог, воинствующий атеист и стопроцентно, до двадцать второго колена, русский, он же предводитель иудеев Ничьей Земли, командующий Свободной Еврейской Армией — умеет организовать оборону. Ему б еще пару танковых рот, тысячи полторы пехоты — и порядок в Зоне Совместного Влияния был бы восстановлен на веки вечные. Правда — огнем и мечом, но кто сказал, что такой порядок будет хуже существующего?

Было Равви, которого когда-то в миру, звали Александром Ивановичем Бондаревым, лет семьдесят с хвостиком и, более всего, он напоминал внешним видом сказочного Кощея Бессмертного. Высушенного, словно мощи, лысого, как биллиардный шар, крючконосого, со ртом, похожим на прорезь в почтовом ящике, но не высокого, как сказочный персонаж, а, наоборот, малого ростом.

Сходство с Кощеем усугублялось тем, что вместо правой ноги, до колена, и левой руки, до локтя, Равви носил протезы. Руку Равви потерял в Афгане, в восемьдесят пятом, когда душманы расстреляли танковую колону под Кандагаром, а ноги лишился уже здесь, лет пять назад, во время боя с бандой Губернатора. Губернатор, правда, при этом остался без головы, а из его отряда, тогда самого многочисленного и жестокого в ЗСВ, уцелело едва ли с десяток человек, разбежавшихся в ужасе по медвежьим углам.

Сергеев Равви знал хорошо. Друзьями они не были, таковых у Равви, вообще, не водилось, но добрые отношения поддерживали.