Ничья земля - Ничья земля. Дети капища. Дураки и герои. Школа негодяев

Течение тут было быстрым, вода холодной. Несколько минут они, отнесенные от края полыньи, еще пробовали пробить корку льда снизу, стуча по нему кулаками и коленками, но умирали от холода и удушья, ловя широко открытыми глазами последние отблески дня. Один за другим. У убийц было время и вдохновение.

Сергеев почувствовал, как от ненависти у него сводит мышцы на лице. Он посмотрел на Молчуна, на щеках которого играли желваки, и на мгновение прикрыл глаза.

Еще одно преступление, которое, скорее всего, останется безнаказанным. Кто совершил его? Военные, бандиты? Не слишком ли часто можно поставить знак равенства между этими двумя названиями? Что может быть хуже развращающего всех и вся беззакония? Что может быть страшнее безнаказанности, превращающей в зверье даже набожных отцов семейств? На этой земле было все — и войны, и голодоморы. Неужели Господу было этого недостаточно, и после всех этих мук и испытаний он сделал ее ничьей?

Холодная вода сохранила тела в целости, и, скорее всего, такими они останутся, пока лед не сойдет. Мужчины, женщины и дети. Сергеев отчетливо представил себе, как медленно плыли под водой люди, упираясь ладонями в тонкий, прозрачный и такой прочный лед.

Как хохотали и балагурили те, кто их под воду опускал.

С каким ужасом смотрели на это те, до кого очередь еще не дошла, — голые, избитые, стянутые вместе жестким капроновым шнуром. Сбившиеся в кучу, словно отара овец перед забойщиком.

Последнее, что увидел Сергеев, почти достигнув противоположного берега, — молодую, лет тридцати, женщину, смотревшую на него из-подо льда черными, глубокими, как омуты, глазами. Волосы её колыхало течением, словно у сказочной русалки. Сходство с живым человеком было такое, что Сергеев невольно содрогнулся. Но самое страшное было то, что она улыбалась. То ли это была судорога лицевых мышц, то ли, действительно, в бреду, перед смертью она увидела что-то, что сделало ее счастливой, но улыбка была.

Смотреть на нее было невозможно — Сергеев отвел глаза и невольно всхлипнул, с шумом втягивая в себя воздух. Он не мог заставить себя оглянуться назад. Рот был полон желчи, и рвота кипела чуть ниже кадыка, густая и горячая, словно разваренный в булькающую, пахучую жижу горох. Что сказала бы Елена Александровна Рысина, глядя на эти белые, как бумага, силиконовые тела? Посоветовала бы быть спокойнее? Не переживать? Не брать дурного в голову? Он вспомнил лоснящуюся, сытую Москву, вельможный, самолюбивый Львов, равнодушный, безразличный Донецк и сцепил зубы так, что заболели челюсти.

Вода, пузырьки воздуха во льду, медленное движение волос на течении, черные, лишенные зрачков глаза. Кто-то когда-то восхищенно трогал эти волосы рукой, зарывался в них лицом, игрался прядью у виска.

Он вспомнил о контейнере, лежащем в рюкзаке, и неожиданно для себя улыбнулся, скаля зубы. Теперь каждый раз, когда его будут одолевать сомнения, он будет вспоминать детей, застывших в ледяном плену, женщину с распущенными волосами и то, как течение играет этими волосами и голова женщины от этого чуть качается, как будто она говорит «нет». Они там, за минными полями и «колючкой», сыты и благополучны? Так какое мне дело до того, что сделает Али-Баба с содержимым контейнера? Кому и куда продаст или передаст металлический, похожий на пудру порошок? У всего есть цена. Моя цена объявлена. Лекарства, генераторы, оружие, горючее. Плевать на все, если это поможет выжить тем, кто остался на этой земле. На Ничьей Земле.

Когда мотоцикл выбрался на шоссе, Михаил увидел то, что не было видно из-за застрявшего поперек моста сожженного длинномера, — расстрелянный микроавтобус с приваренными к передку металлическими оглоблями и порванной сбруей возле них.

Такие средства передвижения были популярны — железный остекленный кузов с сиденьями, но без двигателя и прочих излишеств, достаточно легкий, чтобы его могла тащить пара лошадей или ослов. Этакий экологически чистый гибрид на конной тяге.

Судя по следам возле микроавтобуса, одна лошадь была убита, освежевана и разделана прямо здесь. Вторую нападавшие увели с собой. Вряд ли, что на мясо, скорее, для езды или перевозки грузов.

Лошадей в ЗСВ было мало, а они стоили много — не в деньгах, естественно. Платили продовольствием. А чаще — не платили. И тогда ценой были человеческие жизни.

Остатки шкуры, часть перепачканной кровью упряжи и трупы людей доели дикие собаки. Или волки, которых становилось все больше с каждым годом. Доели начисто, обглодав косточки и растащив особо аппетитные по окрестностям.

Как ни странно, на Ничьей Земле волки не объединялись с собаками в стаи, а враждовали, сокращая как могли численность друг друга. Здесь они были не дальними родственниками, а соперниками, сражающимися за ареал обитания, тесноватый для двух видов. Но оба вида были одинаково опасны и с удовольствием подкармливались трупами, когда не могли найти свежатину.

Сергеев вспомнил найденные недавно обглоданные кости, оставшиеся от подорвавшегося на мине путешественника, и покачал головой.